Полежав с минуту, отдышавшись, он поднялся, прошел в ванную, долго держал голову под струей холодной воды. Потом направился в кухню. На газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела за швейной машинкой.
– Доброе утро, Веста, – сказал он. Вестой ее назвал отец, большой любитель латинской древности.
– Здравствуй, – ответила она сухо. – Хочешь есть?
– Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.
– На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.
– Я тебе должен кое-что рассказать.
– Надеюсь.
– Ты смотрела вчера телевизор?
– Это так важно? Допустим, смотрела.
– Как тебе марсианин?
– Разве там был марсианин?
– Как же, в конце программы «Время».
– Ах, этот кретин с усиками.
– Почему кретин?
– Ну не кретин. Что, он тебе понравился?
– Не об этом речь.
– О чем же?
– Дело в том, что в нашем городе происходят странные вещи… Я подвергся ночью ограблению.
– Не надо шляться по ночам. И потом, почему ты не скажешь: «Меня ограбили»? У тебя варварский язык. А еще поэт!
– Послушай, сейчас ведь ты не на уроке российской словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.
– Тебе, Иван, недостает элементарной культуры, чтобы стать приличным поэтом.
– По-твоему, я графоман?
– Я этого не сказала.
– Нет, ты скажи, я графоман?
– Ты профессиональный поэт районного значения. Так все о тебе здесь говорят, сам ведь знаешь.
– Злая ты баба!
– Какая есть. Не огорчайся, бывают ведь не только поэты, но и пенсионеры – республиканские, союзные.
Звонский рассердился и обиделся, как всегда, когда жена ставила под сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот – от настроения. В действительности она ставит его не ниже Евтушенки и считает верхом несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден пописывать стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать тоненькие лирические сборники в областном издательстве.
– Тебя даже не трогает, что меня ограбили?
– Что грабить при твоих-то заработках!
Эта реплика окончательно вывела Звонского из себя. Но он не успел решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает, либо удалиться, хлопнуть дверью и заставить ее терзаться сознанием своей неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова. Ссора была погашена или отложена до подходящего случая.
– В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? – забеспокоилась мать.
– Нет уроков! – завопил Вова. – Будет война с марсианами. Я иду добровольцем.
Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье, вскочила, положила руку мужу на плечо, инстинктивно ища опоры.
– Я тебе покажу добровольца! – поднял голос Звонский.
– Не покажешь. Не имеешь права, когда страна в опасности.
– Кто тебе сказал о войне?
– Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова… Где мой лук со стрелами?
«Дубилов! – вспомнил вдруг Звонский свой кошмарный сон. – Его лицо».
– Ты что же, Вовка, на марсиан с луком собрался? Они тебя бластерами аннигилируют в два счета.
– Как ты можешь! – возмутилась Веста. – Это же твой сын!
– Я и забочусь, чтобы он был вооружен как полагается.
– Шутить в такой момент!
– Это не шутки.
– Па, а с чем надо на марсиан? – спросил Вовка.
– С умом надо, милый, с умом. Война с марсианством – это война с предрассудками. Его можно победить только силой разума.
– Воображаешь, он тебя понимает? – вмешалась Веста.
– Понимаю, – заявил Вовка. – Их надо обмануть, послать к ним Штирлица и узнать все их военные тайны. Да, ма, совсем забыл: велели тебе сказать, чтоб в десять была в школе.
– Родительское собрание? Господи, что бы это значило? Иван, будь наконец серьезным, о какой войне идет речь?
– Я, кажется, догадываюсь. Но подождем до твоего возвращения. Поторопись. А мы с Вовкой пока поразмыслим, какую избрать стратегию.
Веста наспех оделась и помчалась в школу. Звонский стал втолковывать сыну, что появление марсиан проблематично, а марсианство есть абстрактное понятие, которое означает, с одной стороны, то, а с другой – это, а возможно, что и не то, и не это, а нечто совсем иное. Популяризатор он был никудышный, объяснял сбивчиво, сам путался в предмете, и сыну вскоре надоело его слушать. Сказав, что с него хватит, Вовка отправился к себе в комнату, где занялся выбором оружия для предстоящей схватки с марсианским воинством.
Звонский же сел было за письменный стол, но стихи не шли, никак не мог он отвлечься мыслями от Красной планеты и связанных с нею странных событий. «Действительно ли свершилось нашествие марсиан… не нашествие, а пришествие, – поправил он сам себя, – или заборьевские обитатели стали жертвами удивительного стечения обстоятельств, не исключено даже – ловкой мистификации? Если правда, то что сулит нам будущее? Какие вы, марсиане, – дьяволы или ангелы, собратья по разуму или вражье племя, которое объявит беспощадную борьбу за сферы влияния во Вселенной, за жирные куски космоса, пустынцые планеты с кладовыми нефти, металлических руд, чистой пресной воды? Способны мы мирно сосуществовать или неизбежна война миров, гибельная для побежденного, а может быть, и для победителя? Не в нас ли, – думал Звонский, – ответы на все эти вопросы? Не от нас ли самих зависит, быть марсианам друзьями или недругами? Нет, конечно, не только от нас, по крайней мере – на пятьдесят процентов. Придут они как захватчики, и мы будем защищать свой дом, свою планету, свою цивилизацию. Так не правы ли дубиловы, бьющие в набат, чтобы нас не застигли врасплох?»
Размышления его прервала Веста, взволнованная и растревоженная, находящаяся на грани истерики. Звонский заставил ее принять пятьдесят капель валокордина, напоил горячим чаем, дал прийти в себя, а потом уж приступил с расспросами. Вперемежку смеясь и негодуя, она рассказывала, с чем выступил Дубилов. Иван хлопал себя по лбу, воздымал руки, грозился немедля пойти жаловаться, не то сочинить язвительный фельетон, после которого директора школы выставят на улицу с запретом когда-либо переступать порог учебных заведений.
– Погоди, не суетись, – одернула его жена, уже взявшая себя в руки. – Сначала дослушай до конца. Едва Дубилов кончил, на трибуну вышла географичка. Потом пошли выступать другие учителя, родители, говорили об итогах четверти, об успеваемости, собранности учеников, самодеятельности – словом, о чем попало. О марсианстве никто и не заикнулся.
Дубилов в заключительном слове сказал, что, мол, собрание прошло организованно, помогло выявить недостатки, надо чаще встречаться с родительским активом, и так далее.
