Ознакомительная версия.
Точно так же коверкались другие слова. «Ходин на вал» — иди на вал. Или ходил на вал. «Там китаи кусить» — явно что-то про кушать. Китаи? Может, китайцы? Что же за вал такой? Где? Ну, с «Биси ходин» вообще просто — быстро иди. Калека говорил что-то еще, и Арсений поразился не тому, что вдруг с такой легкостью понимает искаженную речь слабоумного, а что тот высказал что-то осмысленное.
И не просто осмысленное. Он стремился что-то передать Арсению! Калека выбрал его из толпы не просто так!
Или так всего лишь казалось?
Арсений сел в кровати. От того, что он не совсем проснулся, его вдруг охватило странное возбуждение. Он покосился на жену, и мысли, будто подсознательно Арсений не желал углубляться в свое открытие, перескочили назад — ко вчерашнему вечеру.
Когда жена увидела цветы, она повела себя странно. Сначала удивилась и попятилась, затем поблагодарила, тихо, с виной в голосе, а после — разрыдалась. Она пыталась сдерживаться, но ничего не вышло. Арсения вдруг охватила такая нежность, что он подхватил ее на руки, кружа по квартире, начал успокаивать ее и вскоре почувствовал раздражение: сколько можно?
Она немного успокоилась, и он спросил ее, не случилось ли чего плохого. Она покачала головой, уткнулась в платок.
— Почему ты так разрыдалась, Лера? Я уже испугался.
— Просто… ты давно… не дарил мне цветов, — прошептала жена.
Арсению все стало ясно, и он успокоился, хотя при этом почувствовал стыд. В самом деле, когда он последний раз дарил жене цветы? Ему вспомнилось, как лет в двадцать он с уверенностью утверждал, что, если жениться, даже после многих лет брака будет вести себя так же, как в период так называемого ухаживания. То есть будет следить за собой, одеваясь в самое лучшее даже дома, дарить жене презенты не только на день рождения и Новый год, всегда выслушивать ее, целовать, уходя на работу и вернувшись вечером, не повышать голос без причины и даже имея ее. Когда-то Арсений так утверждал, был уверен, что не сможет вести себя иначе. Но прошли годы, и куда девалась вся та уверенность?
Он начал шептать Валерии всякие нежности, и, кажется, она оттаяла, хотя все еще оставалось ощущение, что она чувствует себя в чем-то виноватой, и это гложет ее, терзает, но она не в силах что-либо рассказать, по крайней мере, сегодня.
Затем у них был секс, впервые за последнюю неделю, а после нескольких оргазмов жена вновь зарыдала, правда, на этот раз не так опустошающее. И Арсений уложил ее спать, благодаря обстоятельства, что сын сейчас в спортивном лагере и ничего этого не видит. Сам Арсений устроился в кухне с книгой в руках, чем не баловал себя почти два месяца — все не было времени.
Теперь он сидел, не понимая, как это с такой легкостью, спустя столько часов, он понимает лепет слабоумного. Не зря, значит, говорят, что сразу после сна сознание человека становится податливей, словно сползают шоры дневных часов, шоры повседневности, и кроме обычных умственных способностей откуда-то появляются иные возможности.
И все же он помучился, чтобы выяснить полный смысл сказанного калекой. Если этот смысл, конечно, был. Арсений встал с кровати, замер. Что-то ускользало, ускользало, и времени становилось все меньше.
Ускользала способность понимать услышанное от калеки?
Что же это за вал такой, куда слабоумный отправлял Арсения или же пытался рассказать, что ходил туда сам? Неожиданно Арсений вспомнил одну из последних фраз: «там ристан на вал, ходин Сений».
На том самом валу какой-то «ристан»? Что это? Ристалище? Вряд ли. Не слишком ли тяжелое слово для калеки с нарушенной речью? Тогда что это? Ристан, ристан, ристан. Что? Что еще слабоумный сказал про какой-то вал? Ага, что там «китаи кусить». То есть китайцы кушают?
Арсений замер, глядя в одну точку. Конечно же, речь шла о ресторане. Да, китайский ресторан. Ну, или японский, не важно. На валу? Минуту Арсений боролся со странным ступором, чувствуя, что уже знает ответ, но ответ этот, будто кровь, текущая от сердца, еще не добралась до мозга, хотя это вот-вот случится.
И случилось. Арсений понял: китайский ресторан на Валу — на улице Земляной Вал. Слабоумный требовал от Арсения, чтобы тот пошел к китайскому ресторану на Земляном Валу. Иначе… Что он еще сказал? «Биси ходин, а то боля станит»? Быстро иди, а то больно станет? Похоже на то. Возможно, не стоило воспринимать сказанное буквально. Если же позволить себе импровизации, предупреждение означало, что Арсению надо туда наведаться, иначе случится что-то нехорошее.
Что же за ресторан такой? Почему именно там? И на Земляном Валу, наверное, не один ресторан? Или китайский всего один-единственный?
Вслед за эти вопросами пришла ясность. Плавно, будто кто-то не торопясь все объяснил. Ну, конечно. Когда-то Арсений ходил в этот ресторан со своим давним приятелем Димой. У Арсения появились деньги, и он решил себя побаловать. В заведении им понравилось, не столько, как гурманам, сколько из-за обстановки, полумрака и кабинок. Они побывали там минимум раз пять, а то и больше, Арсений никуда так много не ходил. Возможно, это заведение со временем превратилось бы в их излюбленное место, их уже знали все официанты. Все изменил трагический случай — Дима погиб. Автокатастрофа.
И после этого Арсений больше не ходил в ресторан на Земляном Валу. Даже не вспоминал его, благо хватало иных заведений, где можно было выкинуть деньги.
Арсений тяжело опустился на кровать. Что же это получается? Некий слабоумный калека требовал, чтобы Арсений пошел в ресторан, в который он когда-то уже ходил с другом? Калека знал, что Арсений там когда-то бывал? Как такое возможно?
Это выглядело похлеще того странного ночного звонка. Требование не ходить на вечеринку в меньшей степени отдавало чем-то ирреальным. В отличие от лепета калеки-слабоумного, который смотрел Арсению прямо в глаза, а затем разрыдался, когда мать оттащила его в сторону.
Что же делать? Сходить в тот ресторан? Зачем? И не ночью же?
Внезапно навалилась убийственная усталость. Арсений будто постарел за одну минуту. У него едва хватило сил, чтобы улечься рядом с женой и укрыться одеялом.
Зато он сразу же провалился в сон.
15
Коля проковылял из кухни в свою маленькую спальню. За спиной звякала посуда — мать мыла тарелки после ужина. Коля опустился в кресло, как обычно — неловко, и кресло заскрипело, отъехав сантиметров на десять. Он положил костыли рядом и затих, как бывало сразу после еды.
Окно спальни было распахнуто, слышались голоса детей внизу, звуки проезжающих машин по 1-ой Останкинской улицы, трель какой-то птицы.
Коля любил сидеть вечером в своей комнатушке и смотреть из окна. Со своего места он видел шпиль Останкинской телебашни. Основную часть башни закрывали высотные дома на другой стороне 1-ой Останкинской улицы, виднелся лишь самый верх — будто кончик гигантской иглы пытался проткнуть небо. Сейчас его освещали лучи заходящего солнца.
Ознакомительная версия.
