Ознакомительная версия.
Окно спальни было распахнуто, слышались голоса детей внизу, звуки проезжающих машин по 1-ой Останкинской улицы, трель какой-то птицы.
Коля любил сидеть вечером в своей комнатушке и смотреть из окна. Со своего места он видел шпиль Останкинской телебашни. Основную часть башни закрывали высотные дома на другой стороне 1-ой Останкинской улицы, виднелся лишь самый верх — будто кончик гигантской иглы пытался проткнуть небо. Сейчас его освещали лучи заходящего солнца.
В комнату вошла мать. Тревогу на лице сменила улыбка: она заметила, что сын спокойно сидит в кресле.
— Сам уселся? Ну, молодец, молодец, мой милый.
Коля залепетал:
— Йи смити ако. Йи смити ако.
— Смотришь в окно? Молодец, смотри, смотри. Писать не хочешь?
— Ни хити, ни хити.
— Не хочешь? Ну, ладно, тогда сиди, смотри в окно.
Она наклонилась, поцеловала его в щеку и вышла.
Коля зажмурился. На щеке появилось теплое пятно — так всегда бывало после поцелуя матери. Это пятно стало расти, охватывая все лицо, голову, шею, грудь. Приятное тепло расходилось по всему телу вплоть до пальцев ног, и Коля замурлыкал. Тепло слабело, исчезая, и чем ниже, тем чувствовалось оно слабее, но щеку в месте поцелуя чуть-чуть приятно жгло.
Как уже бывало, Коля вспомнил увиденное однажды на экране телевизора: как целуются люди. Тогда он подумал, что они, наверное, трепещут от истомы, раз поцелуев так много. Его всего лишь один мамин поцелуй вводил в настоящий экстаз.
Внезапно Коля ощутил чье-то присутствие в комнате и еще до того, как открыл глаза, захныкал. Чаще всего что-то в нем опережало все органы чувств, и реакция начиналась прежде, чем он что-то видел, слышал или улавливал по запаху. Сейчас он тоже почувствовал того, кто сидел рядом, прежде чем посмотрел на него.
— Не хнычь, — потребовал голос. — Тебя ведь раньше учили, что мальчикам плакать нельзя? Учили. Так что лучше заткнись.
Коля открыл глаза и вздрогнул.
Перед ним сидел Черное Пальто. Сидел в своей обычной манере — в кресле, боком к своему собеседнику. Коля не имел ничего против, лишь бы не заглянуть в его глаза. А так Черное Пальто напоминал любого из соседей-мужчин, которые изредка заглядывали к ним с матерью.
— Ты еще не понял, что таким, как ты, нельзя шляться по улицам и надо сидеть дома?
Черное Пальто говорил тихо, но каждое слово превращалось в маленький камешек, брошенный в собеседника. Коля задрожал.
— Ти плихи деди, плихи деди. Ни трий мия, ни трий…
— Я плохой дядя? Ну, это как посмотреть, — возразил Черное Пальто. — А тебя я не трогаю, не скули. Знаешь, до такого, как ты, вообще противно дотрагиваться. Понял?
И Черное Пальто расхохотался. Тихим, каким-то неживым смехом, словно этого смеха у него было очень мало, и нужно было экономить. Несчастный попытался что-то сказать, но Черное Пальто его перебил:
— Ты лучше подойди к окну, выгляни наружу. Тебе ведь надоело маяться? Ты — калека, урод, слабоумный. С тебя все смеются, тычут пальцами. Ты нормально ходить не можешь. У тебя никогда не было и не будет девушек. Ведь они любят тех, кто может нормально ходить.
— Йи хоши, йи хоши, — вырвалось у калеки.
— Что толку, что ты хороший? Ты хуже червяка или крысы, они хоть могут ползать или бегать без посторонней помощи. Ты хочешь избавиться от самого себя, от этих костылей? Хочешь? Тогда посмотри в окно и выпрыгни, — Черное Пальто хохотнул. — И тогда, кто знает, может у тебя появиться шанс… получить что-то другое.
Коля прогундосил что-то совсем невнятное, и Черное Пальто воскликнул:
— Встань и подойди к окну, размазня!
Колю будто подтолкнули. Он поднялся без костылей, оттолкнувшись от подлокотников кресла только руками, шагнул к окну, повалившись на подоконник — ноги все-таки отказали, даже чужая воля не смогла творить чудеса больше одной-двух секунд.
— Посмотри вниз, — прошипел Черное Пальто. — Тебе разве не хочется попробовать? Попытаться изменить себя? Признайся — хочется!
Все еще под воздействием чужой воли Коля перегнулся через подоконник, глянул вниз. Закружилась голова. Кажется, перед глазами что-то мелькнуло. Он точно не понял, что это было — не хватило времени. То ли Коля увидел себя тем, кем мог бы стать, родись он нормальным ребенком, с ногами, без слабоумия, то ли увидел, кем мог бы стать, если бы… Если бы что?
Он отшатнулся от вида такой далекой земли под окном, покачал головой.
— Йи ни приги, йи ни приги…
Он почувствовал, что его накрывает черная волна — так он воспринимал приближение истерического припадка, вызванного страхом или еще каким-нибудь дискомфортом, который не часто обрушивается на него.
— Йи ни приги, йи ни приги! — рвалось из его легких.
И тут он почувствовал тепло — это его обняла мать. Она услышала его крики, вбежала в спальню, обняла, оттягивая от окна.
— Да, да, — запричитала женщина. — Ты не прыгнешь, не прыгнешь. Зачем тебе прыгать? Не надо, нельзя.
Коля оглядел комнату, но никого, кроме них с матерью, здесь не было. Кресло, на котором сидел Черное Пальто, было пустым.
— Успокойся, мой мальчик, успокойся. Все хорошо, все хорошо. Я с тобой, я никуда не ушла. Не бойся.
— Чери пито, чери пито, — пробормотал Коля. — Ини в кесо сидил.
Но мать его не понимала. Она была слишком напугана, чтобы разбирать новые непонятные слова. Она лишь успокаивала сына, а он расширенными глазами все еще искал Черное Пальто.
16
Утро было солнечным и жарким, как вчера, но на душе у Арсения было пасмурно.
Жена приготовила завтрак, неестественно притихшая, сказала всего пару слов, и они молча покушали. Поглядывая на нее, Арсений вновь почувствовал, что с Лерой что-то происходит и надо бы с ней поговорить, причем не так, как обычно, когда все заканчивалось взаимными обидами, и они расходились ни с чем, уверенные каждый в своей правоте. Сейчас не мешало поговорить откровенно, с участием, поставить себя на место другого.
Не мешало. Но Арсения сильнее беспокоило то, что происходило с ним лично. Эти звонки, вчерашний монолог слабоумного калеки. Казалось, нечто, будучи не в силах добраться до Арсения лично, пыталось что-то передать ему посредством кого-то другого. Или Арсений был лишь ступенью к некой иной цели?
Он чувствовал раздражение от собственного бессилия, от невозможности пойти к кому-нибудь и получить ответы на вопросы. Арсений вышел из квартиры уставший, как будто только что вернулся домой после рабочего дня, а жена попросила сходить в магазин. Никуда не хотелось. И чем дальше от дома, тем настойчивей стучала мысль-вопрос: идти ли сегодня в китайский ресторан на Земляном Валу?
Ознакомительная версия.
