И вот для следствия иль после него, но прислал царь Петр, а вернее, князь Борис, свой брат негодный, поручика драгун сказать, чтоб по велению царя Петра явился он, Василий, но не в Кремль, во дворец, и не в Троицко — Сергиевскую лавру, где до поры царь Петр с матерью молились, а явиться — де на Красную площадь в такой — то час, в такой — то зимний день.
И возок мчал мрачного князя к назначенному сроку по дремучему подмосковному лесу.
Верховые из охраны в драгунских мундирах скакали позади.
Князь усталым взглядом смотрел из окна возка на пробегающие назад ели. Со зла хотелось ему их лапы обрубить и обледенелые сучья дубов тоже, где веревку с петлей для дыбы, чего страшился, приладить сподручно, и размышлял о том. что ждет его на площади у стен кремлевских.
И тут привиделось ему, что на дороге с краю стоит засыпанный снегом в серебряной рясе белобородый поп.
Неведомо какая сила заставила князя крикнуть кучеру и ездовому остановить коней.
Сам высунулся из возка и обратился:
— Ваше преподобие, не застудиться бы в лесу. Вдвоем не тесно. Подвезу.
— Благодарствуйте сердечно, князь. Нам по пути, пожалуй, будет.
Старец стряхнул снег со своего одеяния, которое отнюдь не походило на теплый тулуп, и влез в возок, уселся рядом с князем.
— Ты знаешь меня, преподобный?
— Я не священник, а ученый, а на возке увидел герб.
— И то, конечно! Но, видно, чужеземец вы из дальних академий?
— Историк я и путешественник.
— Что ж без коня стоять на краю дороги, попутную подводу поджидая?
— В столицу мне надо, в Москву.
— Зачем теперь туда? Там смута.
— Иду по царскому веленью за шубой с царского плеча.
— Да вы в своем ль уме, старик? К царю? В такую пору? По — нашему говоришь складно, но, видно, не совсем в себе.
— В Голландии меня он встретил и к вам приехать пригласил.
Беда, как в старости выживешь из ума. Наш царь в Голландии и не бывал по малолетству, от матери и из страны своей не отлучался.
— Но мы встречались с ним в трактире, про дамбы речь вели.
— Да где ты здесь в лесу нашел кабак, чтоб налакаться, как пропойца?
— Я говорю про Амстердам. И там трактир с названьем «Дамба».
— Ох, не к добру, мин херц, тебя я встретил. Ты по — голландски говорить — то можешь?
— Язык голландский мне знаком, как и немецкий иль французский.
— Так вот откуда ты к нам заслан! К царю Петру тебя доставлю, лазутчик чужеземный! Пронюхали про смуту и торопятся соглядатаев заслать. А за усердие мне вина моя скостится.
— Ваш царь меня узнает сразу. Сидели за одним столом.
— Умолкни, старец, ты — мой пленник! — Голицын вытащил из — за пояса пистолет — заморскую новинку. — И бороду твою отклею, чтоб подобен был чужеземцу с босым лицом.
— В усах был царь ваш, хоть и плотник.
— Ну, насмешил! И врать — то не умеешь! Какие там усы в семнадцать лет!
— Царю лет двадцать пять, считал я.
— Прикинуться ты дураком не силься.
— Друг друга мы не понимаем.
— На дыбе с заплечным мастером тебя поймут. Сам царь послушает или правительница Софья, а то мой брат двоюродный Борис Голицын — князь.
Старик встрепенулся:
— Но, князь! Который нынче год?
— От Рождества Христова одна тысяча шестьсот восемьдесят девятый. Иль, может, ты нехристь и от хана иль султана у тебя задание? Иль того хуже, от врага человеческого Сатаны?
— Восемьдесят девятый год? Какую допустил ошибку! С царем увижусь только через девять лет!
— Да ты еще и колдун? Вперед заглядывать берешься! — вскричал Василий Васильевич. — Не знаю, Богом или Дьяволом ко мне ты послан, так говори, что ждет меня?
— Насколько помню, князь, то север…
— Ты врешь, колдун! Тебя я в цепи закую и передам царю! Он за тебя простит меня и никуда не вышлет.
— На цепи времени уж нет, — спокойно ответил старец.
Возок остановился, дверь в него открыли снаружи, и заглянувший офицер заставной стражи спросил:
— Кто едет и куда?
— К царю Петру князь Голицын, не видишь, что ли? — гордо отозвался Василий Васильевич.
— К царю Петру пробраться нынче трудно. Разве что пристроиться в обоз стрелецкий, что на Красную площадь идет.
Голицын сердито захлопнул дверь и крикнул кучеру:
— Гони!
Но как и предупреждал офицер сторожевой заставы, путь преградила вереница розвальней, откуда слышались бабьи причитанья и плач.
Ездовой соскочил с передней пристяжной и подбежал к окну возка.
— На казнь стрельцов везут из Слободы. И бабы, и детишки с ними. Проехать нам никак! Дозволь пристроиться в обоз.
— На казнь везут, и ты меня поставить с ними в ряд осмелился? Запорю насмерть тебя! — гневно кричал князь. Кровь бросилась ему в лицо.
— Как скажешь, князь. Иль будем ждать?
— Нам ждать нельзя, — уж потише сказал Голицын. — Указан точно час и место. Разгоняй посадских сани. Возок с гербом, поди, не розвальни какие, — словно успокаивая сам себя, закончил он.
Ездовой побежал вперед, передав кучеру распоряженье князя, и снова вскочил на переднюю пристяжную.
— Гей! Гоп! Посторонись! Наеду, не спущу! — кричал он, вклиниваясь в вереницу саней.
На каждых сидело по стрельцу с завязанными назад руками. А рядом — баба, а порой — детишки. Все голосили так, что у Голицына мороз по коже подирал.
Старец же вел себя спокойно, решив, что должен увидеть царя, избранного им в Голландии для спасения планеты. Хотя их встреча состоится лишь через девять лет. Подвел прибор.
Караваны розвальней со стрельцами и их семьями сопровождали конные на лошадях с обнаженными саблями.
Когда княжеский возок втиснулся в вереницу посадских саней, конные как бы взяли под стражу и его.
Въехали на Красную площадь через проезд, что рядом с Иверской часовней.
Площадь полна была народу: и розвальни со стрельцами, и конные стражи, и просто толпа зевак, непрестанно крестившихся.
Если смотреть через головы, то на сизом зимнем небе вырисовывались цветные купола собора Василия Блаженного, а на его фоне возвышалось над толпой Лобное место, круглая каменная площадка, куда волокли под руки солдаты привезенных стрельцов. Их ждали два дюжих палача с секирами, которые по очереди рубили буйны головы предавших царскую присягу.
Рядом с Лобным местом на коне сидел сам царь в кафтане Преображенского полка нараспашку, в заломленной красной шапке и, горячась, наблюдал за кровавым действием.
Намаялись палачи, хоть и сменяли друг друга.
Казненного, и голову его, и тело, тут же отдавали в ожидавшие его розвальни с семьей, которой предстояло похоронить его по православному обряду. Бабы не переставали выть и причитать, ребятишки испуганно ревели. Не только старец Наза Вец, но и князь Голицын содрогнулись. Они вышли из возка, отъехавшего в сторону, и вынуждены были наблюдать в толпе за происходящим. На их глазах царь Петр спешился и сам взошел на Лобное место.
