Лисоцкий вошел в лабораторию, где было черным-черно и очень мокро, приложил ладони к вискам и прошептал:
— Диссертация…
И тут мы поняли, что он погорел в переносном смысле. Погибли черновики его диссертации и результаты опытов за множество лет. Кроме того, сгорели все грамоты за призовые места по технике безопасности. Да что там грамоты! Сгорели два осциллографа, огнетушитель, железный стул и несгораемый шкаф. Сгорели мечты, надежды и чаяния.
Когда привели этого Герострата с автогеном и стали восстанавливать картину поджога, выяснилось, что вместо водопроводной трубы он перерезал газовую. Получился очень приличный огнемет. Удивительно, что сам автогенщик спасся.
— Ничего! — сказал дядя Федя, выслушав его показания. — Слава Богу, хоть так! Ежели бы ты водопровод перерезал, наводнение бы случилось. Наводнение — оно еще хуже пожара. Я видел.
Однажды приходит к нам один товарищ. Повертелся в лаборатории, на потолок зачем-то посмотрел, языком поцокал. Мы думали, из пожарной охраны. Приготовились к самому худшему.
— Я из лаборатории социальной психологии, — говорит. — По вопросу изучения творческой атмосферы.
А у нас что? Атмосфера как атмосфера. До мордобития, во всяком случае, дело еще ни разу не доходило.
— Нормальная, — говорим, — атмосфера. Души друг в друге не чаем.
Он хмыкнул и ушел. Мы думали, что отстал. Убедился, так сказать, что нас голыми руками не возьмешь. Но товарищ оказался настырный.
Приходим на работу через несколько дней, а на столах лежат аккуратненькие листочки. А на них напечатаны типографским способом разные вопросы. И разъяснено, как на них отвечать. Тут, конечно, шуточки начались по поводу использования листочков. Исключительно грубый юмор. Многие, между прочим, так и поступили. А я подошел к вопросу серьезно.
Дело в том, что в последнее время вокруг какие-то разговоры о сокращении участились. И не просто, что, мол, будут сокращать, а уже более конкретно: кого, когда и за что. Я сопоставил факты, и получилось, что анкета эта неспроста.
Поэтому я дела оставил и углубился. Рекомендовалось писать правду, а своей фамилии можно было не указывать. Только пол, возраст и должность.
Ну, меня так просто не проведешь! А почерк? По почерку не то что фамилию, а даже характер и тайные наклонности можно установить. Поэтому я принял меры предосторожности. Я ушел в фотолабораторию, запер дверь, включил красный фонарь и взял авторучку в левую руку. Теперь можно было начинать.
«Каковы Ваши отношения с непосредственным начальством?» — прочитал я.
«Замечательные», — написал я левой рукой.
«Довольны ли Вы занимаемой должностью и зарплатой?»
«Очень», — написал я печатными буквами и подчеркнул два раза.
«Есть ли у Вас возможности для творческого роста?»
«Сколько угодно», — написал я при свете красного фонаря.
«Ощущаете ли Вы заинтересованность коллектива в Вашей работе?»
«Всегда», — написал я и помахал левой рукой. С непривычки она устала.
Тут кто-то в дверь постучал.
— Занято! — закричал я голосом лаборантки Нели. — Проявляю и печатаю! Не мешайте!
За дверью тихонько выругались тем же голосом и отошли. А я поехал дальше.
«Какого рода Ваши взаимоотношения с сослуживцами?»
А у меня с ними разного рода отношения. Поэтому я написал дипломатично: «С мужчинами мужского рода, а с женщинами — женского». Пускай сами разбираются. А последний вопрос был с подковыркой.
«Что, по Вашему мнению, следовало бы изменить в организационной структуре Вашей лаборатории (кафедры, факультета)?» На институт они не замахнулись.
«И в самом деле, что?» — подумал я.
«А НИЧЕГО!» — нацарапал я, держа авторучку в зубах. Потом я подписался: «Пол женский. 67 лет. Лифтерша».
То, что я офицер запаса, это не военная тайна. Это можно.
То, что офицеров запаса призывают на учебные сборы, — это тоже можно. Вот куда призывают — это уже нельзя. Поэтому я и не буду.
Нас привезли на автобусе и быстро переодели в форму с погонами. Мы стали одинаковые, как билеты денежно-вещевой лотереи. И такие же зеленые. После этого с нами можно было говорить.
— Учтите, товарищи, — сказал полковник. — Никогда. Никому. Ни при каких обстоятельствах.
И я подписался о неразглашении. То есть обязался не разбалтывать сведения, составляющие военную тайну. Теперь оставалось только узнать, что составляет эту самую тайну, а что нет. Иначе попадешь в глупое положение.
Когда полковник ушел, остался майор. Он с тоской посмотрел на горизонт и сказал:
— Так вот. Значит, здесь вы и будете заниматься.
— Чем? — не выдержал я.
— Жара, — сказал майор, игнорируя мою бестактность. — Расписание работы столовой вам известно. Просьба не опаздывать.
Вечером мы долго спорили, куда нас привезли. Одни утверждали, что это танковые войска, другие — десантные. Одно было ясно. Это не было военно-морским флотом.
На следующее утро нас повели за колючую проволоку. Проволока была в три ряда. Вот тут я уже затрудняюсь. Может быть, это тайна, что в три ряда, а может, и нет. Но замысел этого сооружения я понял. Пока шпион пролезет через три ряда, он весь исколется и умрет от заражения крови, потому что проволока ржавая. Ее специально ржавят.
— Разрешите обратиться, — сказал я майору по всем правилам.
— Обращайтесь.
— Когда нас отпустят?
Майор посмотрел вверх. Наверное, он определял, не пролетает ли над нами шпионский спутник. На всякий случай он сделал каменное лицо. Я понял, что коснулся тайны. Поэтому я не разбалтываю, когда нас отпустили. Но, в общем, я уже тут.
В конце первого месяца появилась уверенность, что мы в каких-то технических войсках. Совершенно случайно выяснилось, что майору знакомо слово «конденсатор». Впрочем, он стал оправдываться, говорил, что еще в школе занимался радиолюбительством, и так далее.
Я служил хорошо. В столовую не опаздывал. И мне дали увольнение на родину. Я переоделся в гражданское и сел в автобус. Там было полно старух с мешками.
— А что, второй дивизион дежурит нынче, али первый? — спросила одна, обращаясь в пространство.
— Второй, второй! — загалдели остальные.
— Пора, значит, косить, — заключила первая старуха. Я насторожился.
Очевидно, эти старухи никогда не давали подписки о неразглашении. Иначе я не могу объяснить последующего разговора. Они стали обсуждать какую-то ракету, которая вчера якобы упала с заряжающей установки и сильно помялась. Называли фамилии и звания лиц, ответственных за это происшествие. Обсуждали возможную формулировку приказа. Вышел небольшой спор относительно модификации упавшей ракеты. Упоминали какие-то цифры, но я не запомнил.
