Вышел из печати и приобрел чрезвычайную популярность первый из сделанных Лестером Флегиусом плакатов с захватывающим внимание символом (разумеется, полностью идентичным рисунку брызг). Главным свидетельством успеха служила дюжина звонков заинтересованных директоров и президентов фирм, занимающихся сходной деятельностью Лафкадио Смитс проинформировал, что арендовал второй чердак и расширяет производство, расписывая ткани, шелковые галстуки, абажуры и обои, и с большой для себя выгодой заключил несколько контрактов с крупными промышленниками. И вновь его поразил Саймон Грю, который не стал кричать, что его ограбили, требуя увеличить процент. Художник-модернист выглядел еще более печальным и углубленным в себя, чем неделю назад.
Они поняли причину, когда он завел их в мастерскую. Это было похоже на то, как если бы у больших брызг появились детеныши. Первоначальный их ряд окружали и пересекали десятки меньших пятен самых разнообразных цветов, образуя хорошо подобранную гамму, незаметно переходя из одного оттенка в другой и превосходно подчеркивая друг друга. Но каждый ряд брызг был всего лишь отлично выполненной уменьшенной копией оригинала.
Лафкадио Смитс поначалу просто отказался верить в то, что Саймон сделал это, размахивая кистью со своих лесов. Даже когда художник указал на детали, доказывавшие невозможность использования трафарета, Лафкадио, весьма сведущий в вопросах, касающихся способов выдачи массовой продукции за изделия ручной работы, все еще не верил.
Тогда уставший доказывать Саймон взобрался на леса и почти не глядя стал наотмашь разбрызгивать краску, которая ляпалась на холст точно такими же рядами брызг, как и остальные. Теперь уже и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона произошло нечто сверхъестественное и ужасающее.
Гориус Джеймс Мак-Интош покачал головой и пробормотал что-то насчет «стереотипного неудержимого бихевиоризма на художественно-творческом уровне».
— Впрочем, я никогда не слышал о таком стереотипизме, — добавил он.
Чуть позже Норман Сэйлор, еще раз обстоятельно поговорив о чем-то с Саймоном, провел длинную конфиденциальную беседу с Тэлли Б. Вашингтоном, во время которой сумел уговорить барабанщика рассказать всю историю о его прапрапрапрапрадеде. Когда же самого Нормана спросили о его собственных исследованиях феномена, специалист по истории культуры ответил лишь, что они «продвигаются». Однако уже перед самым уходом он заявил:
— Эти пятна действительно имеют характер навязчивой идеи. В них заключено то сводящее с ума ощущение незавершенности, которое просто-таки взывает к повторению. Было бы совсем неплохо, если бы каждый из нас, ощутив приближение этого чувства, тотчас переключался на какое-нибудь увлекательное занятие, способное хоть немного отвлечь от деспотично навязываемого изображения и звука. Играйте в шахматы, ловите приятные ароматы, ешьте конфеты, смотрите в телескоп на Луну, уставьтесь на светлую точку в темноте, попытайтесь полностью избавиться от всяких мыслей или что-то вроде этого. Попытайтесь создать контробраз. Возможно, кому-то из нас даже удастся угадать контрформулу — своеобразный антидот, действующий, как хинин от малярии.
Если в тот момент почти никто не заметил предостерегающее-зловещей нотки в заявлении Нормана, то все они прочувствовали ее значение в течение последующих семи дней. К концу недели шестеро интеллектуалов испытывали нечто среднее между параноидальной манией величия и доходящим почти до истерии отчаянием.
Появление Тэлли на телевидении увенчалось огромным успехом. Он взял с собой (совершенно случайно — как сам утверждал) копию большого ряда пятен и после соло на барабане поймал себя на том, что показывает ее дикторам и телеаудитории. Незамедлительно на студию обрушился поток телефонных звонков, телеграмм и писем — порой даже пугающих, если принять во внимание письмо какой-то женщины из Смоллхиллса, штат Арканзас, благодарившей Тэлли за то, что показал ей «чудесное воплощение Бога».
Драм-н-дрэг превратился в национальное помешательство. Среди быстро растущей орды его фанов стало обычным приветствием с отстукиваемым пальцами ритмом, включавшее сильный хлопок по плечу, чтобы выделить «ТА». (Здесь Гориус Мак-Интош сделал глоток из своей бутылки и вмешался в разговор, сообщив о стихийной процессии в больнице, ритмично марширующей с сильным шагом на «ТА». Безумное шествие было прервано силами обслуживающего персонала, и двое больных обратились в медчасть по поводу сильных ушибов). «Нью-Йорк Таймс» поместила сообщение из Южной Африки, в котором описывался разгон полицейскими толпы студентов Кейптаунского университета, скандировавших «Шлумп Шлидди Шлидди. Шлумп ШЛА Шли» — что являлось, как заявили корреспондентам, лозунгом противников апартеида, составленным на искаженном африканере.
Но как в том, так и в другом случае музыкальная фраза на барабане и ряд пятен на холсте уже перешли в разряд новостей, заставив Саймона и его друзей засмеяться и содрогнуться одновременно. Небольшому городку в штате Индиана пришлось бороться с неожиданно захлестнувшим его новым явлением, прозванным в молодежной среде Барабанной Субботой. Некий радиотелерепортер известил, что последним криком моды среди студийного персонала стали «кляксо-карточки», их носили в сумках или нагрудных карманах, чтобы в любую минуту извлечь и уставиться, — считалось, что это незаменимое средство от скуки, приступов раздражения и хандры. В сообщениях о кражах среди прочих вещей, заявленных пропавшими, стали фигурировать «только что купленные пятнистые портьеры», одна женщина заявила, что ее не интересуют «пропавшие предметы», умоляла вернуть лишь портьеры, имевшие большое успокаивающее воздействие на мужа. В школах настоящим поветрием стали куртки с изображением ряда известных пятен, на драм-н-дрэговских вечеринках появляться можно было только в чем-то, украшенном теми же пятнами. Некий английский прелат в своей проповеди яростно обрушился на «эту новую оглушающую американскую манию, по-ягуарьи скрытно наносящую тяжелые увечья». Сальвадор Дали наотрез отказался говорить что-либо об этом интервьюировавшему его журналисту, за исключением двух загадочных слов: «Время пришло».
Заикаясь, Гориус Мак-Интош объявил, что в лечебнице стало «совсем горячо». Дважды за прошедшую неделю его выгоняли с работы и затем опять восстанавливали. Подобным же образом в больнице сначала запретили, а потом снова стали поощрять — в основном уступая просьбам помощников психиатров — действия сторонников мгновенной терапии. Копии Мак-АТШПа попали в руки врачей общей практики, которые, игнорируя подлинное назначение, использовали их вместо электрошока и транквилизирующих препаратов. Группа прогрессивных психиатров, именующая себя «Младотурки»[22], распространяла утверждение, что «Мак-АТШП» являет собой опаснейшую со времен Альфреда Адлера угрозу классическому психоанализу Фрейда, и добавляли к этому жутко ученые ссылки на средневековую манию плясок. Это свое сообщение Гориус закончил, почти испуганно оглядывая пятерых друзей и крепко прижимая к груди бутылку виски.
