И кто же это меня предупреждает?
– Мы ж договаривались, Кандидушка, что я больше не лезу в твою жизнь, а ты не мешаешь мне, – не замедлил объявиться голос предупреждающего. – Некрасиво с твоей стороны нарушать договоренность… Я же говорил, что на границе с лесом стреляют без предупреждения.
– А я решил притвориться птичкой, – хихикнул я. – Их же только излучением отпугивают. И почему меня сразу не подстрелили?
– А потому что я так приказал, – строго ответил Леший. – Ты ж мне как сын. Люблю я тебя и характер твой неугомонный знаю, потому и предупредил, чтоб отключили автоматику.
– Ну, может, позволишь тогда мне совершить мягкую посадку? Из любви к ближнему…
– Нет, не позволю! – пресек он мои попытки. – Тебе нет места в моем мире, как и мне в твоем.
– Ты снимаешь фильм в Управлении?
– А это тебя уже не касается, – попытался он быть пренебрежительным, но я понял, что снимает.
Тогда мне действительно лучше не торопить события. Когда он заставит их жить по Первоисточнику, тогда и можно будет попытаться…
– Грубый ты, Евсей, – поморщился я интонацией, я это умел.
– Работа такая, Кандидушка, вашему брату актеру палец дай – вы и руку откусите.
– Не путай актера с рукоедом, Леший! Но мне и правда не нравится то, что ты задумал.
– Вот потому и нет нам места двоим в одном мире, – вздохнул он сокрушенно. – Но я ж тебя не обидел – я подарил тебе целый мир! Великий шанс! Ты, похоже, так и не понял, что ты там царь и бог?
– Об которого всякие гиноиды ножки вытирают…
– А ты отверни, отверни от Управления-то… – напомнил мне Леший.
Я отвернул, но пока не в обратную сторону, а на девяносто градусов – в сторону гор.
– Когда бог позволяет, то о него и ноги вытирают, и на крестах распинают, – философски заметил Евсей. – Значит, это ему для чего-то нужно… Тебе это было нужно, чтобы сыграть роль в соответствии со сценарием. Съемки закончены, но возможности твои, с помощью которых ты заставлял всех жить по твоей подсказке, остались при тебе… Все техническое оснащение и обеспечение по-прежнему настроено на тебя, иначе бы мы с тобой сейчас не разговаривали…
– И я остаюсь марионеткой в твоих руках…
– Вовсе нет, Кандидушка, – благодушно рассмеялся мой Режиссер. – Эта часть техники сейчас используется в другом проекте. Чтобы общаться с тобой, она мне почти не нужна. Поговорим – и опять останешься при себе.
– Евсей! Мир не фильм и не спектакль, одному режиссеру не охватить его своей гениальностью, не рассчитан человек на такие масштабы! – попытался я воззвать к его разуму.
– А вот тут ты принципиально ошибаешься, – не внял он. – Вся история человечества – это смена режиссеров и спектаклей, чаще всего бездарных. Но случались все же золотой и серебряный века… Каждому времени свой режиссер и свой спектакль… По нынешнему времени – фильм…
– Эх, Евсей, Евсей, – вздохнул я многострадально.
– У тебя свой мир – режиссируй, у меня – свой, не лезь!… Я понимаю, трудно быть богом, но у тебя нет выбора…
– Я могу остаться человеком! – выкрикнул я заносчиво.
– Это тоже вариант божественного поведения, – усмехнулся он. – Твое дело… А то придумай сценарий и разыграй его в своем мире…
– Я актер…
– Нет такого актера, который не мечтал бы стать режиссером, – усмехнулся он, мол, знаю я вашего брата. – Ну ладно, Кандидушка, приятно было побеседовать. Надеюсь, больше не нарушу твой покой своими глупостями, поворачивай, пока совсем не стемнело… К тому же вижу, фронт грозовой в вашу сторону движется. Поторопись…
– Что ж, прощай, Леший! Мне только надо высоту набрать, а для этого над склоном теплым пройтись – там восходящие потоки… Ты уж не подстрели ненароком.
– Давай, – разрешил он. – Стрелять не буду, но под прицелом останешься… Не поминай лихом…
Я взял курс на ближайший, еще освещенный солнцем склон. Скоро он начнет остывать, а пока надо поймать последний восходящий поток! Я успел – поток подхватил меня и понес вдоль склона вверх, вверх, вверх… И когда я взмыл над вершиной, то на самом деле увидел вдали облачный фронт весьма угрожающего вида. Он уже толкал впереди себя толщу воздуха.
Я сделал разворот и устремился по кратчайшей траектории туда, где меня с нетерпением ждали.
Скорость полета была на пределе прочности моего параплана. Я чувствовал его, как себя, – еще чуть-чуть и он начнет рваться. Но попасть в грозовую тучу – это совсем грустно, печально и тоскливо. В туче у меня шансов уцелеть не будет… А нужно ли? Или только инстинкт вынуждает? Если обещал вернуться, обязан вернуться, а там уж разберемся.
Когда исчезли последние лучи закатного солнца, по моим прикидкам мне оставалось еще с треть пути. Хотя я возвращался в несколько раз быстрее, чем летел туда. Туда была прогулка, обратно – бегство. Совсем разные жанры.
Мне казалось, что я верно взял направление, и старался его держать. Но ветровая обстановка была совершенно нестабильная, меня могло снести куда угодно, а я и не заметил бы, потому что звезд не было, небо заволокло. Интуитивно, а летная интуиция у меня была неплохая, я корректировал курс с учетом ветра. Но насколько мне это удавалось, судить трудно. Тем более что и в правильности курса уверенности не было. Хорошо, что хоть лиловые облака внизу слегка светились и в этой темени. Мне казалось, что я их узнавал. И даже благодарил про себя за то, что они есть. Вот уж не думал, что обнаружу в себе теплые к ним чувства…
Я ощущал себя летящим конем, постоянно ожидающим хлыста. Пегас с наездником-садистом. И хлыст не обманул моих ожиданий: дождь хлынул сразу и сильно. От первого же хлесткого удара воды мой параплан резко просел, но удержался на лету. А потом был не удар, а тяжкое и постоянное давление. Любой парапланерист скажет, что летать в дождь – самоубийство. И я стал снижаться, надеясь, что нахожусь не слишком далеко от цели. Но если бы мы летали на наших надеждах, то давно бы уже прилетели туда, где нам хорошо. А я не встречал еще человека, который был бы всем доволен, ни в прежней жизни, ни в нынешней. Значит, надежды – никудышный летательный аппарат, на котором только и можно прилететь никуда.
Я высматривал расщелину между деревьями, лучше бы лысый холм, но ничего разглядеть не мог. В сполохах молний неизменно высвечивалось волнующееся болото крон. Садиться на лес тоже последнее дело – того и гляди, на кол сядешь, рябчика на вертеле изображать станешь. Временами я дергал за стропы, пытаясь слить воду с крыла, частично это удавалось, но облегчало полет лишь на несколько мгновений, а потом вода опять ломала крыло. Было уже низко, и я начал гасить скорость: лучше опуститься в крону, как на парашюте, чем врезаться самолетом. Самолет металлический, повышенной прочности и то… Уже падали сюда на вертолете… А теперь и без шлема! Кто же меня выхаживать-то будет теперь?…
