С коча на берег Букин спускается, лопарь порьегубский.
Глядит мимо… Словно и нет на свете Шабанова…
Увязший в глубине сознания Тимша крепко зажмурился, отчаянно мечтая, чтоб ничего этого не было — ни отряда Весайнена, ни горящих от соли ссаженных плеч, ни осудивших на вечный позор взглядов…
«Эх, поменяться бы с кем жизнями, все сначала начать!» — снова мелькнула горячечная мысль…
Мир вздрогнул и поплыл в медленном танце… звуки таяли — и шум прибоя, и шепелявые вопли немчуры, и тяжелая поступь грузивших суда поморов… вскоре не осталось ничего лишь Тимша и вселенская пустота…
* * *
— Сережа! Что с тобой, сына? Может, сестричку позвать? Дрожащий от невыплаканных слез голос вернул к жизни.
Незнакомый, но все равно родной — русский!
Тимша всхлипнул, выпростал лицо из-под одеяла… Снова келья… нет, палата. Больничная палата. И любопытный мужик на соседней койке. И женщина, зовущая сыном…
Вот оно значит как. Выпросил! Вымолил! Ни усталости проклятой, в сон бросившей, ни каянской немчуры на порьегубском промысле! Сергей? Пусть будет Сергей — это ж новая жизнь! Где никто не плюнет в лицо, где не горят русские погосты, где все по-другому! Главное — не подавать виду, что вокруг незнакомое, странное и непонятное.
Тимша несмело коснулся женской ладони… материнской ладони.
— Я в порядке, мама! Не надо медсестры.
* * *
Дни текли неотличимые один от другого — таблетки, уколы, сон. Маленькие радости — исчезновение капельницы и, чуть позже, намотанных на голову бинтов, возможность встать и подойти к окну — втихаря, пока спит не в меру бдительный и заботливый сосед по имени Георгий Петрович… дни текли, пока в палату не вошла незнакомая сестра — солидная тетка лет сорока, с закрашенной рыжим сединой и наметившимся третьим подбородком.
— Ты почему до сих пор здесь? — над правым глазом вопросительно выгнулась бровь. — Тебя ж еще вчера выписали!
— Жду, когда одежку принесут, — не задумываясь ответил Шабанов.
Сестра без особого любопытства покосилась на шрам, баггровеющий посреди пробритого в густой Тимшиной шевелюре пятачка. Брови строго нахмурились.
— Ждать и на выходе можно, а у нас люди в коридоре лежат! Давай-ка, собирай манатки и топай отсюда!
— Кху-кху! — многозначительно кашлянул Георгий Петрович. Глазенки заговорщицки указали на выход…
Женщина раздраженно огрызнулась:
— Чего? Уколы после пересменки.
— С ним вроде бы психиатр поговорить хотел… — услужливо напомнил неугомонный сопалатник.
— Значит расхотел. Иначе бы в компьютере запись была! — отрезала медсестра. Сутки дежурства заканчивались, и морочить себе голову она не собиралась. — а вас-то это каким боком греет?
Георгий Петрович немного смешался.
— Я что, я помочь… подсказать…
Тимша люто зыркнул на соседа. Георгий Петрович подавился недомямленной фразой, торопливо натянул пузырящиеся на коленях штаны и юркнул в коридор.
— Так я собираюсь? — на всякий случай уточнил Шабанов.
— Давно пора! — сообщила медсестра и, надменно задрав подбородок, выплыла из палаты.
Светлана Борисовна на сей раз работала в день, одежду принес Леушин. Тимша с трудом втиснулся в узкие, как у заезжей торговой немчуры порты… нет, не порты — «джинсы»! Зато «кроссовки», оказались до смеха похожими на знакомые по прежней жизни лопарские каньги.[14]
— Неужто толковых сапог не нашлось? — хмыкнул Тимша, притопнув хлябнувшей обуткой.
— Не нравится — иди босиком! — моментально отозвался Леушин. — Или здесь оставайся, мозговеда ждать.
Ждать Тимша не собирался. Еще как не собирался — Веньке пришлось изрядно напрягаться, чтобы не отстать от длинноногого приятеля. По крайней мере в троллейбус он влез стирая со лба пот и шумно отдуваясь.
— Еще больным прикидывался! — попенял Венька. — Носишься, как лось по тайге!
— Сгинь! — посоветовал Шабанов.
— Я бы и сгинул, да тебя жалко — пропадешь без меня! — не полез в карман за словом Леушин.
Тимша отмолчался.
Троллейбус неспешно полз по городу. Глядя на лихо проносящиеся мимо разномастные самобеглые телеги, Тимша давил испуганные охи — как не сталкиваются? Брали бы пример с их возницы — едет себе степенно, не торопясь… Может, даже чересчур не торопясь?
Тимше почудилось, что больничное начальство вот-вот опомнится и отрядит за ними погоню.
— Нас ловить не будут? — поделился он страхами с Венькой. — Может, вылезем и задворками, задворками…
Леушин насмешливо фыркнул.
— Кому это надо? Твое место уже другим занято… и головы докторские тоже. Хорошо, если в поликлинику вызовут.
«С глаз долой — из… головы вон? А еще, лекари! Нойд лопарский, и тот о излеченном не раз справится!» Тимша недоверчиво качнул головой, но спорить не стал — отвлекся на проплывающие за окном каменные домищи.
Странные чувства вызывало увиденое — ему бы пугаться, шарахаться, разинув рот и широко растопырив глаза, ан нет обступивший улицу город казался до боли знакомым, как укрытый за береговыми скалами умбский погост… родным казался, узнаваемым. Сейчас из-за деревьев вынырнет каменная фигура с указующе вытянутой вперед рукой… На высоком постаменте золотые буквы — «Ленин»…
Троллейбус миновал памятник, цепочку магазинов с кричащими вывесками и выкатился на открытое место с парком по правую руки и многоэтажной громадой — по левую.
— Остановка — площадь «Пять углов», — прогундосил скрытый динамик.
— Выходим! — пихнулся локтем Венька. — Надо ко мне заскочить.
Лязгнули закрываясь двери, троллейбус укатил дальше, оставив Тимшу в многолюдье спешащей куда-то толпы. Шабанов огляделся — люди равнодушно текут мимо. Тьма народу! Столько за всю жизнь не видел! И странные какие-то… Глаза пустые, никто не здоровается, не извиняется, ежели пихнет… словно не по городу идут — сквозь лес густой продираются.
Несущийся по тротуару поток выплеснул на Шабанова ярко накрашенную тетку на излете тех лет, что отделяют бабу от старухи. Смесь запахов пота и приторно-сладких духов окутала Тимшу душным до першения в горле облаком.
— Нашел место варежку раззявить, чукча немытая! — Вызверилась тетка. Брылястое лицо исказилось раздраженной гримасой, окончательно превратив женщину в старую каргу.
Тимша оторопело посторонился.
— У-у, наркоши! — бубнила карга удаляясь, — Наширяются и лазиют по городу! Житья от них не стало!
Шабанов обиженно посмотрел вслед — за что так-то? Ни человека не зная, ни дел его?
