Иван кивнул на Петра.
— Хорошо, — согласился Беда. — Послушаем, что брат Петр скажет.
Петр кивнул на Степана.
И ведь подумать только: грешили так, что как только монастырь выдержал, а тут никто не хочет брать на себя греха!
Но святой отец был тоже не промах. Вытащил он свой устав, полистал.
— Братия, — говорит, — кто из вас без греха, первый брось в меня камень!
Пришел Беда — отворяй ворота. От монастыря не осталось камня на камне.
Не стало бесам житья: отовсюду их изгоняют. Только вселится бес в человека, а тут уже целая куча праведников:
— Чур тебя, нечистая сила! Изыди!
Изошли бесы кто в чем стоял и удалились в изгнание.
Бредут они по грешной земле, на судьбу свою плачутся.
— Совести у них нет, — плачется Бес Совестный.
— Черствые сердца, — плачется Бес Сердечный.
И вдруг чуют бесы — идет им навстречу праведник. В темноте не видать, но у бесов на это особое чутье.
— Наше вам почтение! — поклонился Бес Церемонный. — Позволено будет спросить, откуда путь держите?
— Из города.
— А что вы делали в городе, позволено будет спросить?
— Изгонял бесов, — говорит праведник.
Притихли бесы, опустили глаза, чтобы в темноте не так блестели.
— А это хорошее дело — бесов изгонять? — осторожно спросил Бес Совестный.
— Видно, хорошее, если за него деньги платят, — сказал праведник и пошел своей дорогой.
Призадумались бесы: вот ведь как устроился человек. Кого-то там погонял — и деньги в кармане. И сердце у него не болит, и совесть его не мучит…
— Я бы так, наверно, не смог, — вздохнул Бес Церемонный.
Бесы отводили глаза и старались не смотреть друг на друга.
— Платят, видно, на совесть, — между прочим сказал Бес Совестный. — А работа ничего. Чистая работа.
Бес Сердечный молчал. Он долго молчал, а когда заговорил, то сразу высказал общее мнение:
— Хватит! Айда в город, бесов гонять!
По дороге запаслись одежонкой, чтоб принять человеческий вид, подзубрили кой-какие молитвы. И — закипела работа!
Поначалу было трудно: известно, дело непривычное. Но потом изловчились, во вкус вошли. Иного беса можно б и не изгонять, а они и того изгоняют.
— Нечего с ними церемониться! — говорит Бес Церемонный.
— У нас работа на совесть! — заявляет Бес Совестный.
А Бес Сердечный только сплюнет в сердцах да еще на руки поплюет для надежности.
Раздобрели бесы, остригли хвосты, животы отпустили — такие тебе стали праведники!
— Чур тебя! — говорят. — Изыди, нечистая сила!
Раз, два сказал — и деньги в кармане, так почему б не сказать?
Любит нечистая сила чистую работу!
Окончив земные дела, святой Доминик отправился к богу.
— Ну, что там у нас? — встретил его господь бог. — Я, понимаешь, оторвался от земли: руки не доходят.
— Слава богу! — сказал Доминик. — Святая инквизиция не дремлет.
— Слава богу! — согласился господь.
— У нас теперь порядок, — докладывал Доминик. — Чуть что — и готово!
— Готово? Это хорошо. Ну, а как нравится тебе у нас, на небе?
Доминик промолчал.
— Говори, говори, не стесняйся!
— Разрешите донести, — стесняясь, заговорил Доминик. — Тут я встретил одного… уж очень какой-то веселый…
— Веселый? Ну, это не беда! Они у меня все пьяны от счастья.
— Разрешите донести, этот был не от счастья. Он на меня дохнул. Ох, я знаю, чем это пахнет!
Господь насторожился:
— Действительно!.. Мало ли что… Я, понимаешь, оторвался от неба…
— На все воля божья, — напомнил ему Доминик. — Прикажи, господи!
И господь приказал.
Тихо-тихо стало на небе. Приумолкли силы небесные, и одно только слышалось тут и там:
— Разрешите донести…
— Разрешите донести…
— Разрешите донести…
— Вот теперь у нас полный порядок! — потирал руки святой Доминик. — Слава богу!
— Слава богу! — эхом вторили силы небесные.
— Слава богу! — повторял в свою очередь господь бог.
И попробовал бы он не повторить! Интересно, как бы он тогда выглядел!
Праздник на улице Варфоломея
В жизни каждого Варфоломея есть своя Варфоломеевская ночь. Была такая ночь и у святого Варфоломея.
Она пришла с большим опозданием, где-то в середине средних веков, когда о самом апостоле уже почти забыли. Но он не унывал, он знал, что и на его улице будет когда-нибудь праздник.
И вот наконец…
Варфоломей побрился, надел свой лучший костюм, доставшийся ему в наследство от распятого учителя, и вышел на улицу.
На улице была ночь. Варфоломеевская ночь.
— Спасибо, родные, порадовали старика, — бормотал апостол, глядя, как братья во Христе уничтожают друг друга, — господь не забудет ваше святое дело!
Варфоломей прослезился. Потом выпрямился и крикнул громко, впервые за всю свою безответную жизнь:
— Так их! Истинно так! А теперь — этих!
К нему подошли двое.
— Именем Варфоломея! — сказали они и взяли святого за шиворот…
Была ночь. Варфоломеевская ночь. Варфоломеевская ночь, но уже без Варфоломея.
Кальвин сжег Мигеля Сервета. Кальвинисты воздвигли ему памятник.
— Вот здесь, — говорили кальвинисты, — на этом самом месте, безвременно сгорел великий Сервет. Как жаль, что он не дожил до своего памятника! Если б он так безвременно не сгорел, он бы сейчас порадовался вместе с нами!
— Но, — говорили кальвинисты, — но он недаром сгорел. Да, да, друзья, великий Сервет сгорел не напрасно! Ведь если б он здесь не сгорел, откуда б мы знали, где ему ставить памятник?
— Отец, от тебя осталась только тень!
Тень отца Гамлета кивнула в знак согласия.
— А ведь еще недавно ты был человек… И какой человек! Одного твоего слова было достаточно, чтобы привести в движение целое королевство!
Тень махнула рукой: ей не хотелось предаваться воспоминаниям.
— Все это как-то странно: живет человек — и вдруг… Может, лучше не жить, может, лучше покончить сразу?
Вокруг тишина, и в этой тишине повис последний вопрос:
— Отец, быть или не быть?
Часы пробили половину первого. Прошло еще полчаса — полчаса жизни одного и полчаса смерти другого…
— Будь, Гамлет, будь… Но только старайся держаться в тени… Если не будешь в тени, то сам станешь тенью… Это я говорю тебе, как тень твоего отца.
