Александр Селин - Видеоунтерменш

Однако в последние годы весь состав Российского канала вместе с руководством переехал именно на Шаболовку, что, по слухам, предвещало его неминуемую кончину. Дело в том, что, по всеобщему убеждению, никто, работая на Шаболовке, никогда не добивался успехов и не сделал никакой карьеры. Поэтому решение генерального директора Российского канала Александра Апокова о таком переезде вызвало всеобщую тоску, а значительная часть молодых специалистов потихоньку стала подыскивать себе работу в других местах. По устойчивым слухам, люди на Шаболовке чахли, заболевали дурными болезнями, компьютерные сети подхватывали вирус, и так далее. Но самым неприятным из того, что рассказывали про Шаболовку, было постоянное исчезновение на ее территории людей. И действительно, количество разовых пропусков, выдаваемых на входе, всегда превышало количество пропусков, сданных на выходе. После чего сотрудники режимного отдела долго бродили ночами по шаболовским студиям и сырым подвалам, ломая голову, куда же подевались актеры после кастинга или часть массовки из желающих поприсутствовать на телеигре.

Существует версия, что до основания шаболовского комплекса, на этом месте будто бы находилось старое кладбище, заложенное еще при Иване Грозном. И не просто кладбище, а кладбище, на которое свозили тех, кто при жизни был уличен в богохульстве или колдовстве. Так это было или не так, однако до сих пор шаболовским режиссерам, оставшимся монтировать в ночную смену, мерещились странные видения и слышались необъяснимые звуки. И это, конечно же, сказывалось на результатах работ, будь то видеоролик или эфирная кассета с передачей. Почти всегда на таких материалах проскакивала какая-нибудь чертовщинка, которая не замечалась во время ночного монтажа. Это мог быть и безумный блеск в глазах героини, рекламирующей прокладки. Или странная тень возникала в кадре во время детской передачи и пугала ребятишек. А иногда ведущий новостей вдруг цепенел и начинал нести такую ахинею, что редакторам потом приходилось публично извиняться и опровергать сказанное. «Ты где это взял? Откуда ты это вычитал, дурак?! – происходил разбор полетов на редакторском ковре. – Ты понимаешь, что из-за тебя теперь в Красноярском крае никто голосовать не пойдет?» – «Ничего не понимаю, Геннадий Борисович, – лепетал ошарашенный телеведущий, – какой-то бес попутал. Вижу на бумаге одно, а язык не слушается и несет совсем другое. Я еще когда в студию направлялся, недоброе почувствовал. Уборщица мне какая-то странная в коридоре попалась. Ты, говорит, касатик, на бумагу не смотри, а себе доверяй. Язык твой золотой, а бумага – целлюлоза». «Да? А про мозги она тебе ничего не говорила?» – возмущался редактор. «Про мозги нет, – отвечал телеведущий, – постучала шваброй и исчезла за углом».

Вот такие казусы частенько случались на Шаболовке. И тем не менее генеральный директор канала Александр Апоков решил обосноваться именно там и за какой-нибудь месяц отгрохал себе достойные апартаменты на третьем этаже. Туда же переехал и весь его административный штат. Туда же слетелись и все его «сторожевые»: кто поближе, кто подальше от кабинета начальника. Туда же сегодня направлялся и Сергей Садовников. Направлялся от безысходности и по просьбе своего друга, направлялся, чтобы «сотрудничать с ними, несмотря ни на что».

Садовников все-таки решил, что не будет встречаться ни с Ольгой Румянцевой, ни с Галиной Иквиной, и ни с какой другой редакторшей из апоковского департамента. После вчерашнего строптивого поведения, о котором знал теперь, конечно же, весь этаж, такая встреча была бы бесполезной. Он представил, каких красок могла добавить Румянцева к его, Садовникова, портрету, и решил, что выйдет только на самого Апокова или не будет разговаривать вообще ни с кем. Александр Завенович хоть и выслушивал жалобы от «сторожевых» десятками в день, но до конца не верил ни одной из них, как и никому вообще, что в данном случае Садовникову было на руку. Теперь надо подумать, как добраться до Апокова в обход всех редакторш, поговорить с ним с глазу на глаз и по-своему разъяснить вчерашний диалог относительно рок-оперы.

Выйти на генерального, конечно, становилось труднее с каждой неделей, особенно такому опальному типу, как Садовников. Однако на этот раз Сергей чувствовал, что Апокову он нужен. Чувствовал, что Александр Завенович его все-таки примет после серии унижений и отказов. Кстати, заодно и проверит, насколько Садовников стал «лояльнее». А это как раз и проверяется с помощью унижений.

Сергей дошел до нужного корпуса, поднялся на третий административный этаж, встал в тупик, где можно было курить, не особо привлекая внимание, и с интересом начал наблюдать за «обитателями» коридора, который был хоть и длинный, но прямой, и простреливался хорошо.

Судя по тому, что весь персонал дефилировал довольно беззаботно, Апокова у себя еще не было. Сергей знал его расписание, но сейчас опыт подсказывал: придется подождать. Хотя «сторожевые» бегали туда-сюда с прежней скоростью, на их лицах не было того подобострастно-напряженного выражения, которое всегда появляется, если поблизости находился шеф. Оставалось только курить да наблюдать за редакторшами. Сергей сразу отметил, что накопилось их много. А это означало одно – у Апокова дела идут хорошо.

Понятие «апоковские сторожевые» существовало в обиходе работников канала уже давно. Вообще «сторожевые» – это слой или, может быть, правильнее, класс, который определялся вокруг больших начальников любых предприятий. Это люди, проверенные временем, люди разводящие, отводящие, принимающие на себя ответственность, если надо, и подвергающиеся наказанию в случае чего. Но основной обязанностью этих людей являлось ограждать руководителя от нежелательных контактов и представлять своего шефа в чистоте и на высоте вне зависимости от того, что этот шеф напортачил.

В отличие от обычных «сторожевых», телевизионные «сторожевые» отличались значительно большей злостью вследствие специфики дела и размытой ответственности. Это были лица на сто процентов женского пола (имеется в виду именно пол, а не сексуальная ориентация) и вырастали, как правило, из услужливых и преданных секретарш. Образование тут никакого значения не имело. Ценилось умение с улыбкой принимать похлопывания по попке и печатать на компьютере. Отыгрываться за унижения «сторожевые» начинали уже в зрелом возрасте, когда становились редакторшами, в должности, которое дается на телевидении исключительно за выслугу лет. «Сторожевые» редко выходили замуж, поскольку в обычной жизни вели себя не совсем адекватно. (По этому поводу Руденко все обещал написать трактат «О влиянии эфирного электромагнитного излучения на поведение телевизионщиц»). Они очень быстро бегали и быстро говорили. И у каждой из них был накоплен набор специальных аргументов-фраз, позволявший наглухо прикрыть свою сущность, причем так, что ни один гад не смог бы проверить, стоит ли за этими фразами какое-нибудь образование или не стоит. Фразы эти были примерно следующего содержания: «Я на телевидении двадцать лет! А вы сколько?», «Вы поймите, телевидение – это особое искусство! Мало его понимать, его нужно чувствовать!», «Я лично не читала ваших реприз, но давала Гале Иквиной. Галя мне сказала, что она не смеялась», «Я бы показала вам, как надо снимать, но не могу же я разорваться на части!» Ну и, конечно, коронная фраза: «Надо же! У меня когда-то давно была точно такая же идея!».