В это момент из машины вышла женщина. Чтобы подняться, ей пришлось опереться на дверцу машины.
— Джим, расскажи им о моем брате.
— Хорошо, Тина, ты только не волнуйся. — Он взглянул на мальчика. — Марк, побудь с мамой, пока я поговорю.
— Мне очень жаль, сэр. — Отставной шеф полиции говорил тем вежливым, но твердым тоном, к которому прибегал, наверное, миллион раз за свою карьеру. — Вам придется развернуться и покинуть остров.
— Какой, черт возьми, остров? — Раздражение чужака, похоже, достигло точки кипения. — Это же не остров. Сраный городишко на берегу какого-то вшивого озера.
— Джим, — умоляюще произнесла женщина. — Ты только не злись. Они просто осторожничают.
— Успокойся, Тина. Вернись в машину.
— Они не знают нас, Джим. Думают, что мы…
— Хлебные бандиты? Эй, ребята, мы похожи на хлебных бандитов?
— Нет, — ответил шеф полиции, — но вы не знаете…
— Так пропустите нас. Пожалуйста.
— Извините.
— Но вы же видите, что моя жена не совсем здорова.
— Мы не хотим рисковать.
— Разве мы похожи на южноамериканцев? Боже, мы ведь живем в трех часах езды отсюда.
— Где? — спросил бывший полицейский.
— В Галанте, рядом с шоссе № 3. Посмотрите, у меня есть водительские права
Бывший начальник полиции грустно вздохнул.
— Мне очень жаль. Я ничего не могу сделать. Мы приняли решение закрыть город. Во избежание риска заражения.
— Заражения! Уж не думаете ли вы, что вас заразят моя жена, сын или неродившийся ребенок?
— Джим, расскажи им о моем брате, — напомнила женщина.
Мужчина кивнул и повернулся к нам.
— У брата моей жены здесь летний домик.
— Он сейчас в Салливане?
— Нет, когда все случилось, он был с семьей в Нью-Йорке. С тех пор о нем нет никаких известий. — Мужчина снова попытался воззвать к разуму. — Как вы не понимаете? Мы не станем никому мешать, нам не нужно жилье, мы поселимся в домике моего шурина. Я хороший сварщик… вот! — Он ухватился за металлическую решетку ворот и потряс ее. — Сделаю так, что ворота выдержат натиск целой армии. Нужно приварить прутья диагонально и…
— Мне очень жаль, — мягко сказал бывший полицейский. Похоже, ему действительно было жаль. — Извините. Я не могу пропустить вас в город. Люди вы вроде бы хорошие, но мы не уверены, что вы не являетесь переносчиками болезни.
— И что же? Оставите нас умирать с голода?
Офицеры переглянулись.
— Мы можем дать вам продукты и медикаменты, если вы знаете, что требуется вашей жене.
— Да откуда мне знать. Что ей требуется! Пусть ее осмотрит врач. Эй, послушайте… послушайте!
Но офицеры уже отошли к нашей группе. Я взглянул на Бена. Судя по выражению лица, инцидент произвел на него тяжелое впечатление. У Бена доброе сердце. По-моему, будь на то его воля, он бы их впустил.
Чужак вернулся к машине. Поговорил о чем-то с женой и снова подошел к воротам.
— Мы не тронемся с места. Слышите? Будем сидеть здесь, пока не умрем с голода. Слышите? Вы слышите?
Бывший полицейский обратился к одному из гвардейцев.
— Вот что, ребята, привезите им продуктов. Сложите все в те ящики для рыбы, чтобы их можно было просунуть под ворота.
Сержанты объявили, что все свободны. Наверное, предполагалось, что мы вернемся на рабочие места, но большинство задержалось. Вряд ли кому-то доставляло удовольствие наблюдать за происходящим. Но, кажется, всем хотелось посмотреть, чем это закончится.
Чужак возвратился к седану и уселся на капот. Его жена и сын, должно быть, спеклись от жары, сидя в салоне. Но сдаваться они не желали. Конечно, парень рассчитывал, что мы уступим — надо быть законченным негодяем, чтобы стоять и смотреть, как страдает беременная женщина.
Через некоторое время к воротам подкатил пикап с деревянными ящиками, в которых лежали пакеты с фруктами и консервы.
Вооружившись щетками, чтобы не приближаться к чужакам и не подвергать себя риску, ребята протолкнули ящики под ворота.
Мы простояли там несколько часов, истекая потом. В какой-то момент Джим не выдержал и попытался залезть на ворота, но прутья были так плотно обвиты колючей проволокой, что ему пришлось соскользнуть вниз, не добравшись до середины. Потом к ограде подошел мальчишка.
— Впустите нас. Пожалуйста. Маме плохо. — И так добрых минут двадцать. Женщина не выходила. Выглядела она усталой, а с лица не сходило выражение унылой покорности. Потом парень расплакался. Они сидели в машине, обнявшись, и вот тогда женщина начала что-то говорить. Джим сначала качал головой, затем кивнул.
Больше он на нас не смотрел. Да и мы старательно отводили глаза. Все чувствовали себя неловко. Все молчали. Мужчина и мальчик погрузили ящики в седан и быстро сели, как будто не хотели задерживаться здесь ни на секунду дольше необходимого. Машина развернулась, и семья, не удостоив нас даже укоризненным взглядом, уехала навстречу ожидавшему их где-то там неясному будущему.
Смущенные и пристыженные, мы молча смотрели им вслед. Некоторое время никто не расходился, но, в конце концов, люди расселись по грузовикам, которые и отвезли нас в город.
Такое вот вторжение.
Работалось в тот вечер, после дневного зноя, легко. Прохладный воздух. Прохладный камень на ладони. А еще мне хотелось побыть одному. Выкладывая свою трехмерную мозаику — наверное, Бен все-таки прав, это навязчивая идея, — я нет-нет да и вспоминал семью, которую мы завернули прочь от города. Все могло кончиться тем, что женщина потеряет ребенка. И даже еще хуже. Что они будут делать в лесу с кричащей от боли роженицей? Я поднял камень и, почти не глядя, втиснул его между двумя другими. Он вошел гладко, как вилка в розетку, оставалось только слегка подбить ладонью.
Я тут же подобрал другой. У этого форма была посложнее — целых семь сторон. Что ж, по крайней мере, отвлечет от мыслей о несчастной семье.
Но отвлечься не удалось.
Что если бы мы сжалились над ними? Впустили в город? Что если бы через какое-то время я снова ощутил в животе знакомый комок напряжения? Тот тревожный сигнал, поступающий на некоем глубинном, инстинктивном уровне и говорящий: «Осторожно, Валдива, это они. Чертовы трясуны. Убей их, пока не поздно».
Так что же хуже? Не пустить людей в город и, возможно, обречь их на мучительную смерть в лесу или прикончить чужаков здесь несколькими ударами топора?
Некий инстинкт, двоюродный брат того, который позволял мне определять инфицированных, отыскал подходящую пустоту в возводимом мемориале. Щелк, и камень занял свое место, как будто предназначенное именно ему. Совпадение почти идеальное.
