Ортруда радостно улыбнулась. Так, это, конечно, мальчишка Астольф Нерита. Странно, что она не узнала его сразу. Но зачем же он приходил? В его непонятном появлении в ночных переходах старою королевского замка не было ли связи с теми слухами, которые возникли недавно, слухами о явлениях белого короля? Может быть, начитавшись старых легенд, наслышавшись от старых слуг в замке всякой небывальщины, встаёт Астольф по ночам, и ходит сонный, и сам не знает о своих зловещих блужданиях? Душа белого короля не воплощалась ли всегда в теле какого-нибудь юного лунатика?
Забывши совсем, кто сидит перед нею в широком кресле у её письменного стола, королева Ортруда задумчиво спросила:
— Скажите мне, что же вы думаете обо всём этом? Подняв глаза на министра, она почти машинально добавила обычное обращение:
— Дорогой господин Лорена. И сразу спохватилась, — зачем спрашивала его. Слегка покраснела, как-то неуверенно и смущённо улыбнулась, и тревожно посмотрела на министра. Но, очевидно, не вышло никакой неловкости. Виктор Лорена и в парламенте отличался находчивостью; он понял вопрос королевы Ортруды в том смысле, что она хочет ещё раз услышать его мнение относительно общего политического положения, и принялся с привычным многословием парламентского деятеля развивать свои взгляды. Королева Ортруда молчала, и слушала его со спокойным, немного презрительным выражением.
Виктор Лорена был крупный, сильный, очень моложавый, очень самоуверенный человек лет пятидесяти пяти. Сын мелкого провинциального торговца, бывший адвокат, женатый на дочери богатого фабриканта, он был ловкий делатель карьеры. Его сшитый в Лондоне фрак сидел на нём превосходно, — цилиндр блестел безукоризненно-ровно, — его густая, чёрная, с лёгкою проседью борода была подстрижена, как у светского парижского модника, — и всё-таки во всей его рослой фигуре было что-то неуклюжее и мужиковатое, и в спокойной уверенности, с которою он держал себя здесь, перед королевою, сказывалась какая-то неестественная преувеличенность. Это был настоящий буржуа, чувствующий своё засилие и желающий, чтобы и другие чувствовали его. Вся его повадка всегда очень не нравилась королеве Ортруде. Но тем любезнее она всегда разговаривала с ним.
То, что он говорил теперь, было дифирамбом буржуазии.
— Да, ваше величество, — говорил он, — европейская буржуазия ещё не сказала своего последнего слова, ещё не исчерпала своего исторического значения. Что бы ни говорили и ни писали о нас наши враги слева, как и наши противники справа, буржуазия всё ещё полна жизненных сил, и будет с прежним успехом и впредь продолжать исполнение своей великой задачи, высоко держа знамя свободы, обеспечивая каждому из граждан охрану его законных интересов.
Королева Ортруда сказала неопределённым тоном:
— Господин Филиппе Меччио думает совсем иначе. Он предсказывает близкое крушение буржуазного строя. И многие ему верят.
Виктор Лорена пожал плечами и спокойно улыбнулся. Продолжал:
— Да, ваше величество, к сожалению, это правда, что в последнее время социалистическая пропаганда усиливается, число рабочих ассоциаций и синдикатов возрастает чрезвычайно, и химерические идеи социализма становятся весьма популярны в широких слоях народа. Именно, широких, малограмотных и малокультурных. Но всё-таки ещё не пришло время для установления господства рабочего пролетариата. Да оно и не придёт никогда, я в этом твёрдо убеждён.
Ортруда опять прервала его. Её глаза смеялись, но на страстно-алых губах её не было улыбки, когда она говорила:
— А доктор Меччио твёрдо убеждён в том, что социалистический строй неизбежен.
— О, да! — воскликнул Виктор Лорена, — все эти демагоги ораторствуют с видом людей, обладающих несомненною истиною. Они гордо распустили над Европою павлиний хвост якобы научной теории. Но они скромно умалчивают о том, что и наука, и жизнь уже внесли немало опустошений в их первоначальные положения. Лет сорок тому назад они предсказывали, что капиталы и земли будут собираться в руках всё меньшего и меньшего количества владельцев. Действительность показала совершенно обратное: и земли, и капиталы быстро раздробляются, число землевладельцев и мелких капиталистов растёт.
— Что ж, — возразила королева Ортруда, — теоретические промахи всегда возможны, но они, как мы видим, не подрывают силы этого движения.
— Да, до поры, до времени, — сказал Виктор Лорена. — Социализм силён только до тех пор, пока он ещё остаётся в области приятных мечтаний и очаровательных обещаний. Чем более несбыточны эти мечты, чем нелепее и невозможнее эти фантастические обещания, тем охотнее верят им люди, — те нищие духом, которые готовы верить, что улучшения своей участи они добьются не своим личным трудом, не своею личною борьбою за блага жизни, а только таким преобразованием общества, которое обеспечивало бы каждому лентяю безбедное существование в обмен за кое-какую работу.
— Однако, — тихо сказала королева Ортруда, — одни боятся этого учения, другие ему верят.
— Правительства боятся социализма, — говорил Виктор Лорена, — и совершенно напрасно. Народы ему верят, — но их он в конце концов обманет, как и всякое учение химерическое, более религиозное, чем научное, более возбуждающее надежды, чем опирающееся на строгие доводы разума.
— А всё-таки, — сказала королева Ортруда, — эти строгие доводы разума не удержат пролетариат, доведённый до отчаяния, от его выступлений. И кто знает, к чему это приведёт нас!
— Выступления пролетариата, — возразил Виктор Лорена, — заранее обречены на неудачу. Современный человек слишком индивидуалист, чтобы поднять бремя социалистического строя. Время скоро покажет народам всю деспотическую сущность этих мечтаний, и всю научную несостоятельность этой теории, такой стройной на первый взгляд, и даже, я бы сказал, слишком стройной.
— Итак, — спросила Ортруда, — дорогой господин Лорена, вы настроены оптимистически?
— Да, ваше величество, — со своею обычною уверенностью ответил Виктор Лорена.
— А всё это движение, которое мы наблюдаем? — спрашивала опять Ортруда.
— Конечно, — говорил Лорена, — назревает необходимость некоторых перемен, но это вовсе не так опасно, как думают многие мнительные люди. Положение рабочих в некоторых отраслях промышленности, действительно, следует улучшить, и мы это сделаем. Вообще, мы пойдём вовремя на минимум необходимых уступок, — и только.
— Стало быть, бояться нечего? — с неопределённою улыбкою спросила Ортруда.
Лорена уверенно сказал:
— Готов поручиться чем угодно, ваше величество, что решительно нечего бояться Я смотрю прямо в глаза будущему с большими и светлыми надеждами и без малейших опасений.
