В конце концов, Инчунь и Цюсян былы освобождены, и сквозь зарешеченное окно комнаты, в которой меня заперли, я видел, как они обе выходили из главных дверей дома. Хотя у Цюсян были растрепанные волосы и грязное лицо, в ее глазах, непрерывно бегающих туда-сюда, светилась радость. А вот крайне встревоженная Инчунь неслась прямо к западному крылу дома, откуда доносился хриплый плач Цзиньлуна и Баофэн. Мой сынок, моя доченька! Я мысленно рыдал, потому что не знал, что же такое плохое я сделал и какие небесные принципы нарушил, и за что я обрёк на страдания не только себя, но и жену Симэнь Бай и собственных детей. А еще я вспоминал о сотнях тысяч землевладельцев в селах по всей стране, с которыми боролись и сводили счеты, выметая словно мусор из своих домов и разбивая до крови их «собачьи головы». Неужели они совершили столько преступлений и заслужили такую кару? Всюду царило неизбежное зло, неуклонное, как вращение Земли и смена дня и ночи, и если голова Симэнь Нао еще держалась на шее, то лишь благодаря защите предков. Во времена такой общественной морали сохранить жизнь мог только счастливый случай, и требовать чего-то большего было бы чистой наглостью.
И все-таки я переживал за Симэнь Бай. Потому что, если она не выдержит издевательств и выдаст место, где спрятаны домашние драгоценности, то это не только не уменьшит моей вины, а, наоборот, окончательно приговорит меня к гибели. «Симэнь Бай, верная моя жена! Ты – умная, рассудительная женщина и в такую решающую минуту ты не должна ошибиться!».
Рядом, охраняя меня, стоял милиционер, Лань Лянь, мой бывший наемный работник, который своей спиной заслонял окно, но я слышал, что в центральной части дома снова начался допрос, но на этот раз гораздо более жесткий. Оглушительные крики, свист кнута и удары дубинки по столу и спине жены укалывали меня в самое сердце и пугали неожиданными последствиями.
«Говори, где спрятаны ваши сокровища!..».
«У нас нет никаких сокровищ...».
«Да ты действительно очень упрямая!.. Кажется, она не признается, даже если мы ее хорошенько отлупцуем», – раздавался голос вроде бы Хун Тайюэ.
Затем наступила минута тишины, а потом послышалось завывание Симэнь Бай, от которого у меня волосы на голове стали дыбом. Я не мог догадаться, какими пытками надо подвергать женщину, чтобы она так неистово выла.
«Скажешь или нет?!.. Если не скажешь, то еще получишь!»
«Скажу... скажу...».
Казалось, будто с моей груди свалился тяжелый камень. - «Ну что же, говори. В конце концов, два раза не умирать. Уж лучше мне погибнуть, чем тебе страдать из-за меня», – подумал я.
«Говори, где спрятаны сокровища?!..»
«Они спрятаны... спрятаны в храме Бога земли на востоке села, в храме Гуань-ди на севере села, в лотосовом пруду и в коровьем животе... Поверьте же!!!
Я действительно ничего не знаю, потому что таких сокровищ нет! Во время первого этапа земельной реформы мы отдали вам всё наше имущество!».
«Симэнь Бай, ты еще имеешь наглость насмехаться над нами!».
«Отпустите меня, я в самом деле ничего не знаю!».
«Тащите ее на улицу!» – прогремел суровый приказ того, кто, возможно, сидел в моем любимом кресле из красного дерева. Рядом с креслом стоял квадратный стол на четырех человек с канцелярскими принадлежностями – кисточкой для письма, ручкой, мраморной чернильницей и бумагой. На стене за столом висела картина с пожеланием долголетия, а за ней, в промежутке между двумя стенными перегородками, хранилось сорок серебряных слитков, каждый весом в два с половиной килограмма, двадцать золотых слитков, каждый весом пятьдесят граммов, и все ювелирные украшения Симэнь Бай. Я видел, как два милиционера вывели ее на улицу. Она была со спутанными волосами, в рваной одежде и вся мокрая, то ли от крови, то ли от пота.
Мои руки были завязаны веревкой крест-накрест за спиной, как у Су Циня, и я мог только ударить головой об зарешеченное окно и заорать: «Не убивайте ее!».
Потом, на допросе, я сказал Хун Тайюэ: «Слушай, ублюдок с погремушкой в руках, отброс общества - даже одна ниточка на моей ширинке ценнее, чем ты! Увы, но судьба отвернулась от меня. Я попал в ваши руки - руки сельской гопоты. И идти против воли небес я не могу. Но это только вам кажется, что я в вашей власти».
Засмеявшись, Хун Тайюэ сказал: «Вот и хорошо, что ты кое-что понял. Да, я, Хун Тайюэ, – действительно отброс общества, и если бы не коммунистическая партия, я, возможно, позвякивал бы и дальше медными кольцами на погремушке до конца своей жизни. Однако теперь судьба отвернулась от тебя, а улыбнулась нам, беднякам. Подняла нас на поверхность. Сводя счеты с вами, мы возвращаем себе то, что нам принадлежит. Я уже сотню раз повторял тебе самую главную мысль, что не ты, Симэнь Нао, кормил батраков и арендаторов, а, наоборот, они кормили тебя и всю твою семью. Укрытие драгоценностей – это тяжкое преступление, но если ты согласишься передать их нам, то, естественно, мы готовы отнестись к тебе великодушно».
На что я ответил: «Я в одиночку прятал деньги и ценности, никто из женщин не имеет к ним никакого отношения. Я знал, что женщины ненадежны, ведь достаточно на них накричать, стукнув кулаком по столу, и они мигом выдадут тайну. Я готов передать вам все сбережения, за которые можно купить даже артиллерийскую пушку, но это если ты пообещаешь отпустить Симэнь Бай и не создавать неприятностей Инчунь и Цюсян, потому что они ничего не знают».
Хун Тайюэ сказал: «Будь спокоен, мы сделаем всё в соответствии с государственной политикой».
«Ладно, тогда развяжите меня».
Милиционеры недоверчиво посмотрели на меня, потом на Хун Тайюэ. А тот, снова улыбнувшись, сказал: «Они опасаются, что ты решишься на глупый поступок, как загнанный в угол зверь».
Я усмехнулся. Хун Тайюэ лично развязал веревку на моих руках и даже протянул мне сигарету. Я взял ее занемевшими пальцами и сел в свое любимое кресло из красного дерева, охваченный глубоким отчаянием. Потом, подняв руку, сорвал картину и сказал милиционерам: «Разбейте стену прикладами!».
Присутствующие были поражены видом и количеством добываемых из стены ценностей, и в их глазах я прочитал всё, о чем они думают. Каждый из них хотел бы присвоить такое богатство, каждый сразу же начал мечтать, что вот если бы эту комнату как-нибудь образом передали ему, а он бы случайно наткнулся на эти драгоценности...
