Волосы на голове Симэнь Бай были похожи на спутанный клубок пряжи, а она вся, от головы до ног, была обляпана глиной так, что казалось, будто ее только что вытащили из могилы. После каждого шага она покачивалась и взмахивала обвисшими руками, чтобы сохранить равновесие. Увидев ее, шумная толпа мигом замолчала и невольно освободила ей проход к центральной части дома. Когда-то там за воротами стояла стена-экран с выгравированной на ней надписью «Счастье», но во время второго этапа земельной реформы два жадных милиционера развалили ее за одну ночь. Они мечтали увидеть в ней сотни золотых слитков, а на самом деле нашли пару ржавых ножниц.
Симэнь Бай споткнулась об обломки кирпичей под ногами и упала ниц на землю. Не долго думая, Ян Ци ударил ее ногой и выругался:
- Вставай! Какого черта притворяешься мертвой?!..
Я почувствовал, как в моей голове вспыхнуло синее пламя, а тревога и гнев заставили меня непрерывно топать копытами. Лица крестьян во дворе стали серьёзными, а общая атмосфера стала крайне мрачной. Жена Симэнь Нао, постоянно всхлипывая и опираясь на руки, попыталась подняться. В такой позе она была похожа на раненую лягушку.
Ян Ци поднял ногу, чтобы еще раз её ударить, но Хун Тайюэ, стоявший на ступеньках дома, громко остановил его:
- Ян, что ты делаешь? Прошло столько лет после Освобождения, а ты оскорбляешь человека и поднимаешь на него руку! Разве ты не понимаешь, что тем самым поливаешь грязью всю Коммунистическую партию?
Озадаченный Ян Ци застыл на месте, потирая руки и бормоча что-то себе под нос.
Хун Тайюэ спустился со ступенек и, подойдя к Симэнь Бай, наклонился, чтобы поднять ее. Она еле держалась на ногах и была готова упасть на колени в любую минуту. Непрерывно рыдая, Симэнь Бай проговорила:
- Сельский председатель, пощадите меня, я действительно ничего не знаю. Не забирайте жизнь у такой собаки, как я.
- Симэнь Бай, перестань! – сказал Хун Тайюэ, не давая ей снова опуститься на колени. Сначала он имел сочувственный вид, но вдруг стал строгим. Оглядываясь на людей вокруг себя, он сказал сердито: «Разойдитесь! Чего уставились? Нет ничего интересного! Разойдитесь!».
Склонив головы, люди медленно стали расходиться.
Заметив толстую женщину с длинными распущенными волосами, Хун Тайюэ сказал:
- Ян Гуисян, подойди-ка сюда и помоги ей!
Ян Гуисян в качестве председателя совета спасения женщин теперь заведовала женскими делами в сельском управлении и приходилась двоюродной сестрой Ян Ци. Желая услужить председателю, она помогла Симэнь Бай зайти в дом.
- Симэнь Бай, хорошо подумай и скажи, это твой муж, Симэнь Нао, закопал кувшин с сокровищами? А пока думаешь, вспомни, где еще что-то спрятано. Скажи, не бойся, ты ни в чем не виновата, вся вина лежит на Симэнь Нао.
Звуки жесткого допроса хорошо доносились из центральной части дома до моих оттопыренных ушей. В это мгновение Симэнь Нао и осел были чем-то единым.
- Сельский председатель, я действительно ничего не знаю. Та территория, где нашлись сокровища, не принадлежала нашей семье, и если бы муж хотел что-то закопать, то сделал бы это не там...
Хлоп! – кто-то ударил ладонью по столу.
- Повесьте ее, если не хочет ничего говорить!
- Прижмите ей пальцы дверью!
Моя жена стала заикаться и умолять её пощадить.
- Симэнь Бай, хорошо подумай. Симэнь Нао уже мертв, и закопанные сокровища ему больше не понадобятся. А вот если мы их выкопаем, то они станут для нашего кооператива большим подспорьем. Тебе нечего бояться, мы стали свободными людьми. Наша политика не заключается в том, чтобы кого-то бить и мучить. Признайся, и я гарантирую, тебе будет большое снисхождение, – раздавался голос Хун Тайюэ.
Охваченный печалью, я чувствовал себя так, будто мне ставят на бедре клеймо раскаленным железом или кромсают тело острым ножом. Тем временем солнце уже зашло, луна поднялась высоко в небо. Серебристо-серые холодные лучи луны истекали на землю, деревья, винтовки милиционеров и блестящий фарфоровый кувшин. Этот кувшин не принадлежал семье Симэнь, а кроме того мы не спрятали бы свои ценности на чужой территории, где когда-то гибли люди, взрывались гранаты. Это было место, где собирались призраки. Поэтому, разве я мог бы что-то спрятать именно там? К тому же, мы были не единственной богатой семьей в селе, и почему обвиняют именно нас?
Я не мог больше терпеть, не мог слушать криков Симэнь Бай. Ее плач причинял мне боль и вызывал угрызения совести. Я жалел, что перестал с ней спать, когда сошелся с Инчунь и Цюсян, и она, молодая тридцатилетняя женщина, всю ночь оставалась в одиночестве, читая буддийские сутры под стук деревянных четок, которыми пользовалась моя мать, – щелк, щелк, щелк, щелк, щелк...
Резко подняв голову, я дернулся, но был привязан к столбу, а потому двинул задними ногами и разбил кормушку. Я дергался то в одну, то в другую сторону, а из моего горла вырывался неистово-горячий хриплый рев. Внезапно я почувствовал, что привязь меня отпустила. Почувствовал, что освободился и через приоткрытую дверь сарая стремительно бросился во двор. И тогда же услышал, как Цзиньлун, писающий под стеной, воскликнул:
- Папа, мама, наш осел выбежал во двор!
Я попрыгал немного по земле, чтобы немного испытать подковы, под которыми звенели камни и брызгали искры. Увидел, как лунный свет заблестел на моем круглом крупе. Увидел, как Лань Лянь выбежал из своего дома, а милиционеры – из помещения управления. Свечи из открытой двери осветили половину двора. Я понесся прямо к абрикосовому дереву и задними ногами двинул по блестящему кувшину с такой силой и громким треском, что несколько его осколков пролетели над деревом и упали на черепичную кровлю. Хун Тайюэ выскочил из управы, а Цюсян появилась из восточного крыла дома. Милиционеры щелкнули предохранителями своих винтовок, но я не испугался, потому что знал, они могут застрелить человека, но никогда не посмеют убить осла. Осел – домашнее животное и не разбирается в человеческих делах, но каждый, кто решится его убить, станет животным. Хуан Тун наступил на мою уздечку, но я одним рывком шеи уронил его на землю. Потом я закрутил-завертел головой, и моя уздечка, словно кнут, влепила Цюсян по лицу. Я обрадовался, услышав ее вопль. О, как мне хотелось сейчас оседлать эту шлюху с черной душой! Но я перепрыгнул через нее. Люди сбежались, чтобы окружить меня и унять. В отчаянии я бросился в здание управления. Это я, Симэнь Нао, я вернулся домой! Я хочу сесть в любимое кресло из красного дерева, закурить свою любимую трубку, взять свой графинчик для вина, выпить двести граммов пшеничной водки и закусить жареной курочкой!
