Василий послушно лег и, засыпая, увидел, как темный бог исчез, растворился в туманном воздухе тундры, рассыпав вокруг себя цветные сполохи северного сияния.
Разбудили анархиста вопли спутника. Тот метался по холму, махал руками и что есть силы орал. В небе снова гудел вертолет. Василий схватил ружье и прицелился в адмирала.
— Ошалел? Пристрелю дурака. Ложись!
— Стреляй! Стреляй, Василий Терентьевич в воздух! Пусть заметят нас и подберут. Пропадем иначе. Ни за понюшку пропадем. Нипочем нам не дойти. Подохнем от голода.
Анархист посмотрел на вертолет, который, вероятно, доставив пассажира в колонию, возвращался на базу, отбросил ружье, громко зевнул и помотал головой.
— Сейчас же прекратите истерику. За попытку нарушить план кампании лишаю вас, гражданин Жора, звания адмирала. Будете состоять при мне юнгой-ординарцем и в особых случаях исполнять службу вахтенного боцмана. — Он протянул новоиспеченному юнге зеленую бутыль, балык и нож. — Приказываю вам выпить для просветления мозгов три глотка спирта, закусить и отправляться на ручей за провизией.
Юнга-ординарец перестал орать и изумленно уставился на старую бутыль.
— Что это? Откуда?
— Пока вы спали, я обнаружил схрон сибирского первопроходца Хлудова. Полагаю, горностаевый магнат оставил это для нас. Пейте, гражданин Жора. Обмойте новые боцманские лычки.
— А это? Что это? Рыба?
— Балык от первопроходца. Закусывайте, гражданин Жора. И поторопитесь, нас ждет богатый улов на подведомственном ручье.
— Слушайте, Василий Терентьевич! За кого вы меня держите, чтобы я поверил за копченую рыбу от дореволюционного купца?
— За одессита, — серьезно ответил анархист и повторил с нажимом: — За одессита!
Никодим Петрович метался в райских кушах чулана, как тигр в вольере. Углядев низложенную старуху у древа познания, он готов был растерзать ее в клочья от досады.
— Распустила, старая перечница, контингент. Давить нужно было смуту в зародыше. Каленым железом выжигать, чтобы неповадно. А ты их трехразовым супом кормила. Выкормила смутьянов, мать их! Как вот теперь? Большие деньги горят. Вполне приличные бабки. В самое ближайшее завезут на твой полигон партию конфиската. Китайские мобильники завезут. Агромадную партию. Уже и с покупателем договоренность есть. И что теперь? Так и будем мартышками в этих джунглях прыгать? Выбираться нужно из этой благодати чуланной. Нельзя, чтобы деньги пропали.
Низложенная перечница согласно кивала, но поделать ничего не могла. На Федю тоже надежды не было. Никодим Петрович рычал, вспоминая оборотня в погонах, и клялся урыть изменника при малейшей возможности.
— Эй, есть тут кто?! — заорал сержант и саданул сапогом в дверь.
— Ага, есть, — откликнулся из кухни однорукий бомж Славик, назначенный Тайгером тюремщиком при чулане. — Чего тебе? Баланда из бычков будет только вечером. Товарищ Тайгер перевел вас на одноразовое питание.
— А ключ от двери у тебя есть? — ласково спросил Никодим Петрович.
— Нету. Ключ у товарища Тайгера. Он придет и вам баланду просунет.
— А ты тогда зачем тут?
— Приставили следить, чтобы побега не было.
— Как же мы убежим, если заперто?
— А кто вас знает? Может, у вас отмычка какая?
— Была бы отмычка, я бы тебя по стеночке размазал, — ласково прошептал Никодим Петрович.
— А был бы у тебя ключ, выпустил бы нас, господин Славик? — еще ласковее спросила старуха Извергиль.
— Зачем это? Вы есть классово чуждый элемент и изолированы от общества, чтобы не разлагали массы.
— Я же тебя, дурня однорукого, приютила, кормила и пойла, напомнила бомжу старуха.
А кто для вас контейнер с курями нашел?
— Так тухлые же были.
— Видел, как ваш повар их зажарил и отправил на рынок. Эксплуатировали вы нашего брата, использовали наш труд заради прибавочной стоимости. Товарищи Аксакал и Тайгер нам открыли глаза. Хватит. Кончилось ваше время. Теперь сами будем курей жрать, если найдем. Попили нашей кровушки, кровопийцы. Поизмывались. А этот, которого к высшей мере… ну, который без права переписки, фонтанов нас лишил из наших природных недр. Разве можно такое простить? Нет, теперь вы за все ответите простому народу.
— Будет тебе фонтан, — вздохнул аггел.
Бомж замолчал, а старуха и сержант удивленно уставились на аггела.
— Персональный? — уточнил бомж. — Чтобы никто ни-ни?
— Персональный, — согласился аггел.
— А долгий? Ежели он через неделю иссякнет, то…
— Пожизненный, — вздохнул аггел.
— Так ключа же нет, — после долгого раздумья тоскливо произнес тюремщик.
— Дубликат висит на гвозде в ванной комнате над стиралкой, — сказала свергнутая королева свалки.
Покинув чуланные кущи, арестанты, опасливо озираясь, направились к горе.
— Ну, где тебе? — спросил аггел тюремщика.
— Да хоть бы сразу за домом.
Через минуту в лощинке за особняком старухи выметнулся к небу фонтан и раздался возмущенный вопль однорукого Славика:
— Это что же это?! Это зачем мне? Это же вода!
— Нарзан, — уточнил аггел и приказал: — Подойди ко мне и подними обе руки к небу.
— О Господи! Что же ты со мной творишь? — запричитал бомж. — Одна у меня рука-то. Одна!
— Две! — торжественно объявил аггел. — Две теперь. И теперь можешь ты скрыться, если искать будут. И никто не признает тебя с двумя руками. Но новую руку береги пока в смысле тяжестей или драки. А минералку пей, она шлаки вымывает из организма.
— Господин Славик, — вдруг нежно обратилась к бывшему инвалиду бывшая королева, — а для чего у тебя на брюхе кобура висит. Ты оружие-то верни законному владельцу. Ты человек штатский, тихий, оно тебе ни к чему.
— Так доверили, вручили как социально надежному…
— Поговори мне, надежда классовая! — рявкнул Никодим Петрович, сдирая со сторожа портупею.
Душная потная жара кончилась. Задул ветерок. Небо запестрело яркими резвыми облачками, а затем и вовсе затянулось темно-серой хмарью. На горизонте зачернела туча.
— Дождь соберется к ночи, — тяжело забравшись на гору, определила старуха и увидела на макушке горы яму. — Яма зачем-то. Странно. Не иначе выкапывали что-то.
Глубокая ямина на вершине горы была пуста. Рядом с ямой высилась куча выкопанной глины. На куче вальяжно расположилась ворона. Старуха Извергиль походила вокруг ямы, заглянула в нее, сбросила в яму ком земли и проследила, как он шлепнулся на влажное дно. Никодим Петрович присел поодаль на старом пне и извлек из кармана каменный сухофрукт. Низложенная королева взглянула на аггела, отрешенно наблюдавшего закатное солнце, подошла к сержанту и, наклонившись, прошептала ему в самое ухо:
