Из проёма вылетел матово блеснувший предмет. Бомба, догадался Рене и почувствовал, как стыдное мокрое тепло заструилось по бедру. Предмет упал у ног, и Рене с удивлением узнал в нём батарею к бластеру. Кто-то хлопнул Рене по плечу — часовой, скаля зубы, тыкал рукою влево, где огнемёт показывал нападавшим, словно дразня, длинный оранжевый язык. Отряд принял бой, а для Рене не стало вдруг никого ближе и роднее, чем этот чумазый парень напротив.
Внезапно вокруг них сгустился туман. Привет от синоптика.
— Замешкался, признаю, — объяснял снайпер. — Растерялся. Не привык стрелять в человека или, там, в любое разумное существо в упор. Профессиональный бзик, если хотите. А студент, вон, вообще обмочился, ха-ха!
— А ты ему свои кальсоны отдай, — сказал капрал.
— Слушай, Фома, чем там кончилось вчера, с Землёю? Фома, Рене и — чуть поодаль — снайпер несли дозор на плоской крыше выгоревшего здания, пока остальные сворачивали бивак внизу.
— А разве в академии не рассказывали? — удивился Фома.
— Я не изучал древнюю мифологию, — сказал Рене.
— Ну и правильно, — согласился Фома. — Ерунда всё это.
— А всё-таки?
— Ну-у, якобы подсчитали, что прирост населения Земли однажды приведёт к тому, что общий вес людей станет сопоставим с весом самой Земли, — неохотно сказал Фома. — Капрал называл цифры, я не запомнил. Возникнут возмущения в движении планет… какая-то Луна упадёт и всё такое. Вот. Требовались срочные контрмеры, но к тому времени земляне разучились принимать решения, брать на себя ответственность или, упаси Бог, в чём-либо себя ограничивать. Слишком лёгкое бытие, сам понимаешь… И эвакуировать их нельзя было, потому что они уже нигде не смогли бы приспособиться.
— И что?
— Участники Пакта совместно разработали решение, не ущемляющее интересы спасаемых: уговорить тех принять облегчённую форму тела. После долгих препирательств был спроектирован устроивший всех стандарт.
Фома сплюнул.
— Ну?
— Новое тело представляло собою шар, чья внешняя оболочка состояла сплошь из сенсоров и фотосинтезирующих элементов, средняя — из тонкой плёнки мозговой ткани, а внутренняя — бодрюш — газонепроницаемая. Шар заполнялся гелием. Землянам понравилось.
— Ещё бы, — сказал Рене. — Мыслитель с планеты-Древняя Греция по имени Платон считал шар идеальнейшей из форм.
— Ты слушать будешь? — осведомился Фома.
— Уже!..
— Короче, земляне с радостью приняли тело, позволявшее беспечно дрейфовать в воздушных потоках, впитывая солнечный свет и положительные эмоции каждой клеточкой кожи. Беспечно и вечно — новые тела не старились.
— Гениально простые, понятно…
— Правда, они не были способны размножаться. То ли с проектом что-то напутали, то ли диверсия… не знаю. Хотели исправить, но земляне отказались. Им и так было по кайфу.
— Понимаю.
— Вот. Численность землян стала медленно убывать. Одни неосмотрительно реяли вверх, пока не лопались в стратосфере; другие, снизясь, допустим, понюхать розу, неосторожно накалывались на шип…
Фома почесал нос.
— А дальше?
— А дальше я спать лёг, — сказал Фома. — Надоело слушать всякую ерунду.
Он родился на сельскохозяйственной планете, среди простых фермеров, для которых труд с утра до вечера был первейшей добродетелью, а смех — пиком неприличия. Бушующие вокруг войны странным образом не затрагивали Корпию (так звалась планета), не знавшую ни обстрелов, ни десантов, ни мобилизаций — разве что иногда чей-то подбитый крейсер рассыпался в её сиреневом небе звёздным дождём.
С малых лет Фома работал в поле: пахал, сеял и боролся с сорняками, хмуро дивясь упорству, с которым глупые растения пытались отвоевать для себя пядь земли.
Вечерами фермеры собирались в трактирах: пили эль, плясали под скрипку и с хрустом били друг друга по угрюмым лицам — беззлобно, но больно; и столько неведомой тоски было в этих потасовках под рыданье скрипки, что однажды Фома спросил отца: за что их мир — посреди мятущейся Веселенной — наказан пасторальностью?
Отец как раз подсчитывал доход от очередного урожая.
«Потому что мы выращиваем лучший в галактике перевязочный материал, — ответил он. — Пускай воюют».
Он щёлкнул костяшками счётов.
«То есть, чем больше воюют там, тем лучше наши дела здесь?» — уточнил Фома.
«Хе-хе», — сказал отец.
Утром его сын сбежал на космодром.
— Я так понимаю, — рассуждал Фома. — Всяк стремится увеличить свой объём насколько может: газ, вода, штамм, сорняк, раса… даже сама Вселенная, говорят. При чём тут наши хотения, когда мы самой природой выточены для экспансии, как клинок заточен для смертельного боя?! В этом смысл нас как частей целого.
— А войны — следствие попыток преодолеть границы, — пробормотал Рене, понурив голову. — О, небо… Вечно враждовать с братьями по разуму или превратиться в круглых идиотов — вот весь выбор? И нет иного пути?!
Жаль его было, буквально расплющенного нехитрою истиною.
— Хи-хи! — сказал подошедший снайпер.
— Получается, что нет, — виновато развёл руками Фома.
— А может, есть, — вмешался незнакомый голос. Женский.
Все трое обернулись.
Метрах в пяти позади них стояла женщина — лицо чистое, волосы тёмные мягкие, взор с лукавинкой и едва заметная улыбка.
— Может, есть, — повторила женщина.
— Кто такая? — спросил снайпер, поднимая винтовку.
— Какой… путь? — спросил Рене заворожено.
Ещё страннее было, что женщина не имела бронекостюма — лишь свободный свитер до колен почти да линялые джинсы: по моде беспечной и наивной юности Рене. Противоминных ботинок у неё тоже не было. И фильтров. «И антидота наверняка нет», — отметил Рене. Непонятно, как она попала сюда, и ещё непонятней — как сумела здесь уцелеть.
— Например, мой, — женщина смущённо дёрнула круглым плечиком. — Пытаться создавать собственные миры…
«И говорит непонятно», — подумал Рене.
— Эй, сука! — распалился обиженный недостатком внимания снайпер. — Я с тобой разговариваю!
Женщина взглянула на него, как на сломавшийся не вовремя каблук. Подбоченилась. Выгнула бровь.
— Я та, кто вас выдумала, — сказала. Фигура у неё была ещё хоть куда.
— Симпатичная баба, — сказал Фома. — Жаль.
«Да, — подумал Рене. — Всё же бродить без аптечки по здешним руинам — губительно для психики. Чудес не бывает. Жаль».
— Давайте, я ей ноги отстрелю, — предложил снайпер. — А потом мы её, эта… допросим. Чур, я первый!
Он меня достал.
