Скайуокер выскочил с трассы и остановил флаер.
— И куда это? Вниз, вверх?
Язвительный тон раздражал.
Падме огляделась, пытаясь не выдать беспомощность. Играть в вежливость ей давно расхотелось, для этого она чувствовала себя слишком разбитой.
— Послушайте, зачем вы пришли?
— Посмотреть, как вы будете злиться. Вам идет.
— Это не ответ.
— Нет, это как раз ответ.
— Разговор получается бессмысленным.
— Ничего. Мы можем потом подискутировать на ваши любимые темы.
— Это на какие?
— Ну, о политике, конечно.
— Так вы для этого пришли? Чтобы поговорить со мной о политике?
— Нет, — звучало честно.
Падме ничего не ответила.
Облако нагнало их, и забарабанило по бортику спидера косыми стрелами. А вокруг был город и миллионы пустых глазниц-окон. Ей показалось, будто ее рассматривают, и она поежилась.
— Вернитесь на трассу. Мне не нравится висеть в воздухе.
— Почему?
— Страшно.
— А лететь не страшно?
— Нет.
Опять знакомая кривая улыбка. Не предвещающая ничего хорошего, подумала Падме. И не ошиблась. Потому что в следующую секунду флаер резко повернул налево, пересек трассу, едва не впечатавшись в грузовик, а потом на максимальной скорости принялся набирать высоту. Ей пришлось вцепиться в поручни.
— Вы издеваетесь?
— Да, — спокойно. — А можно задать вам один вопрос?
Флаер сбавил скорость и теперь ровно плыл по трассе.
— Ну.
— У вас такие длинные ногти для нападения или защиты?
Она резко отдернула руку, сообразив, что то, что она приняла за поручень, было чужим запястьем. Этого не следовало делать. Двигатели флаера замолкли, и машина, едва не перекувырнувшись, начала опускаться вниз.
Теперь ногти впились в руку почти с наслаждением.
— Вам говорили, что у вас склонность к садизму?
— Неоднократно. Включите двигатели!
— Не получается, — он подергал рукоятки.
— Я знаю, что это не так!
— Нет, мы правда падаем.
— Включите двигатели! — заорала она. — Немедленно! Это приказ!
Скайуокер рассмеялся.
— Так точно, — сказал он, и мягко потянул рукояти на себя. — Между прочим, мы почти у вас дома. Ну так что, до завтра?
Флаер медленно спускался на посадочную площадку одного из тишайших районов средних уровней. Одинаковые терракритовые цилиндры зданий хранили в своих внутренностях одинаковые представления обывателей о благополучии и счастье.
Падме не знала, что отвечать. Дурацкие выходки на трассе прогнали усталость. А вместе с усталостью исчезло и что-то другое.
— Завтра наступит уже через три часа.
— Через два с половиной.
— Хотите кофе?
— С коньяком?
— И с коньяком тоже.
Впервые за вечер захотелось улыбнуться. Искренне. И надеяться, что запаса пустой болтовни хватит надолго.
Они прошли внутрь. Ее гость быстро оглядел комнату: белое на белом. Белые стены и белый пол. В середине черный несимметричной формы диван, по которому белой каплей растекалось мохнатое покрывало. Окно в половину стены. И только в стороне — сразу и не заметишь — заваленный датападами и распечатками черный рабочий стол.
— Я сейчас, — она ушла на кухню.
Оглянулась. Отсюда было хорошо видно, как удобно расположился на диванчике Скайуокер. С краю — и она это оценила, потому что терпеть не могла парней, которые считали, что раз их пригласили войти, то нужно плюхнуться седалищем точно в центр.
Пока кухонный дроид что-то с чем-то размешивал, Падме нашла маленькие черные чашечки и бутылку, на две трети выполнявшую ее обещание. Потом она вернулась в комнату с подносом в руках.
— Как вам мой беспорядок, — она кивнула в сторону рабочего стола, — в армии, конечно, такого нет?
— Или это не армия. Давно здесь живете?
— Год. Кажется, — она огляделась, — придется поставить все это прямо на диван.
— Вам нравится Корускант?
— Как он может не нравиться?
— Вы правы.
Падме уловила сожаление. А ведь у него, подумала она, и не было никогда дома. И, конечно, он не хотел, чтобы его мать осталась на Татуине.
Надо было что-то сказать.
— Вы здесь надолго?
— Четвертого обратно.
— Сегодня прилетели?
— Вчера. Сегодня я был на приеме.
— Да? А у кого?
— У канцлера.
— Сочувствую, — вырвалось у нее.
— Почему?
— Не знаю, — а теперь пришлось объясняться. — Терпеть его не могу, честно говоря.
Скайуокер хмыкнул.
— А раньше вы говорили, что Палпатин — самая большая загадка в галактической политике и что он ведет себя так, чтобы быть удобным всем.
— Так ведь это то же самое «терпеть не могу», только в развернутом виде. Нет? Именно это мне и не нравится — то, что он удобен всем. Если его оставили на третий срок — это только подтверждает то, что я сказала. Его не понять. И он будет канцлером еще три года.
— А потом?
— Найдет себе другую должность. Такое не то…, - она запнулась и спешно поправилась, — такие нигде не пропадают.
— А вы знаете, что у него экономическое образование и даже степень?
— Знаю, ну и что? У большинства наших сенаторов такое образование. Или юридическое. Да и со степенями там полно народа.
Он тонко улыбнулся, и поднес чашку к губам. Падме пожалела, что высказалась. Тем более так и с такими эмоциями.
А Скайуокер что-то держал в себе. Не был этот прием пустой формальностью, поняла она. Хм, а какие еще бывают формальности?
Надо что-то сказать, снова вспомнила Падме.
— Вы читали статью?
— Мой командир был в восторге, — он кивнул.
— Вам сильно досталось?
— Ну, раз я здесь сижу, значит, не сильно. Притом, ведь это он дал разрешение на интервью.
Скайуокер опять улыбнулся и опять что-то недоговорил.
Как и раньше.
Как всегда.
Падме принялась снова разливать кофе по чашечкам и почувствовала, что на нее смотрят. Захотелось стряхнуть с себя этот взгляд. И одновременно — пересечься с ним.
Это она и сделала.
А ведь он не фальшивит, подумала Падме. Он просто не договаривает.
Фальшивит здесь кто-то другой.
— Вы так и не выпили свой коньяк, — сказала она.
— Вы тоже.
Глянула в полупустую чашку. Долила кофе спиртным. Выпила одним глотком. Чашку она из рук не выпустила — слишком та была еще теплая.
— Можете брать пример, — сказала она. На иронию сил не хватило.
Скайуокер отвел взгляд на пустую белую стену.
Зачем он вообще пришел, спросила себя Падме. Просто так? Если бы он не пришел, у меня был бы прекрасный вечер. Я бы еще пару часов злилась из-за этого дурацкого проекта, а потом завалилась бы спать. А сейчас? Сейчас можно задать массу дурацких вопросов. Целый список. Самый дурацкий: как у вас дела? Вопрос, на который никогда не получишь честного ответа. Потому что… потому что его не может быть. Как у вас дела на дредноуте, капитан Скайуокер? Почему «Викторию» считают лучшим кораблем флота? Наших читателей интересует, как вам удалось в двадцать четыре стать командиром? И как вы сумели завоевать признание экипажа? Расскажите что-нибудь о ходовых испытаниях дредноута. Что это вообще такое, ходовые испытания? Мы хотим все знать о наших героях. А теперь о сражении у Эхиа. Как вам удалось победить? С каким чувством вы шли в этот бой? О чем вы думали, стоя на мостике? А что бы вы хотели сказать своим соратникам, читающим наше издание?
