Прошла среда, прошел четверг, за ним – пятница, а затем и суббота. В субботу, восьмого сентября, я подводил промежуточные итоги работы моих студентов, пытаясь разобраться в черновых набросках, исполненных тремя разными почерками. Несмотря на почти полный хаос, царивший в этих записях, было видно, что ребятки в первом приближении все же смогли разобраться с содержанием основных функций моего отдела, более приблизительно – с распределением этих функций между сотрудниками и довольно сильно путались в порядке хождения бумаг между подразделениями наркомата и внешними организациями. Последнее, впрочем, было немудрено, ибо определенного устоявшегося порядка в этих делах не было, да еще частые реорганизации советских учреждений вносили дополнительную путаницу.
– Так, ребятки! – резюмировал свое знакомство с черновиками. – К следующей неделе изложить все то же самое в упорядоченном виде, переписать читаемым почерком, принести мне, я завизирую для машбюро, а затем пустим эти наброски на заключение нескольким ответственным сотрудникам. Я прослежу, чтобы с отзывами не волокитили. Получите критические замечания – и мои в том числе, – сядете за доработку. Задача ясна?
– Ясна! – вразнобой проголосили ребята.
– Жду вас в понедельник с рукописными материалами, приведенными в порядок. – В понедельник? Нет, что я их, в выходной работать заставлю? И тут же поправился: – Отставить понедельник! Жду вас во вторник с утра.
В воскресенье, после завтрака, взял извозчика и прокатился по Бородинскому мосту к Брянскому (ставшему затем Киевским) вокзалу, затем повернул вдоль реки к Воробьевым горам и, миновав железнодорожный мост Московской Окружной дороги, там, где-то в начале нынешней Мосфильмовской улицы, отпустил «водителя кобылы». Прогулка начинается с преодоления по шатким деревянным мосткам овражка, на дне которого течет речка Потылиха (ныне не существующая) рядом с деревней того же названия, где она и впадает благополучно в Москву-реку. А далее последовало многочасовое путешествие среди рощ, перелесков, деревенек, немногочисленных дач, что помогало моему стремлению полностью освободить голову от всяких мыслей. Брожу, созерцаю окрестности, разглядывая с высокого берега Москвы-реки болотистую пойму с заливными лугами (где потом разместился стадион «Лужники»), различаю в далекой дымке очертания Кремля и пытаюсь целиком отдаться только этому созерцанию.
Никаких широких проспектов в этих краях еще и в проекте не было. Обычная сельская местность. Где-то тут ютились и еще довольно скромные государственные дачи для руководящих работников. Но разыскивать эти исторические места у меня не было никакого желания. Я просто гулял, наслаждаясь неброской красотой осенней природы Центральной России.
Погода уже с утра сильно испортилась. Тепло, стоявшее всю прошлую неделю, ушло, и серые тучи, гонимые холодным ветром, грозили пролиться на меня дождем. Тем не менее настроение было довольно бодрым, и я, подняв воротник и поплотнее нахлобучив кепку, энергично шагал и шагал по проселкам и тропкам, уже начавшим покрываться первой слегка желтеющей листвой, хотя деревья вокруг казались все еще почти такими же зелеными, как и летом.
Изрядно утомленный, дотопал в конце концов в район Калужской заставы, к Нескучному саду, где отыскал какое-то заведение, предоставившее мне обед. Набив желудок пищей и немного передохнув, вышел, не торопясь, к трамвайной линии. После некоторого ожидания дребезжащий, то и дело позванивающий на ходу вагончик потащил меня к Садовому кольцу, а потом через старый Крымский мост (не тот, подвесной, что высится на его месте в покинутом мною времени). По правую руку от меня никакого памятника Петру работы приснопамятного Церетели, само собой, не наблюдалось, но вот красно-кирпичные корпуса товарищества «Эйнемъ» (то есть «Красного Октября») видны были довольно хорошо. Дальше трамвай двинулся мимо Провиантских складов по Садовому кольцу к Пречистенке. А там уже рукой подать до Левшинского. К этому времени начал моросить противный мелкий дождик, но дом был совсем рядом, так что пальто мое не успело как следует намокнуть.
Выходные, можно сказать, прошли с пользой. Однако дома после приятного отдыха в постели, логично завершившего утомительную прогулку и последующий обед (даже поспал с удовольствием минут сорок), мне начали лезть в голову мысли. Такие, можно сказать, увесистые.
«Ну хорошо, – думал я. – Первый шаг ты просчитал. Допустим даже, у тебя все пройдет гладко, и первой большой партийной склоки конца 1923 – начала 1924 года удастся избежать. Ну хотя бы частично. Допустим! Но дальше-то что?
Дальше надо расколоть «тройку» Зиновьев – Каменев – Сталин и сломать устойчивое большинство (подчеркну: любое устойчивое большинство) в Политбюро. Ага, щазз! Так они и побежали дружно раскалываться. Нет, я примерно представляю, что им подкинуть такое, чтобы они не просто утратили доверие друг к другу – этого доверия у них и сейчас ни на грамм нету, – но и убедились в том, что «союзника» надо срочно зажать в угол, чтобы самому не оказаться зажатым там же. Это-то как раз не самое сложное. Подходов у меня ни к кому из них нет, вот в чем беда!»
Потом мои мысли приняли несколько иное направление.
«А даже если бы и были у меня подходы? – спросил я сам себя. – Я и так собираюсь перед Троцким засветиться. Если же засветиться еще и перед этими, то сколько им понадобится времени вычислить, что есть такой странный тип Виктор Валентинович Осецкий, который вдруг ни с того с сего принялся толкать под локоток членов Политбюро, выстраивая какие-то свои непонятные комбинации? И обложат меня как медведя в берлоге… А от греха подальше, чтобы воду не мутил, – может, даже и не кокнут по нынешним временам (хотя и такого исключать нельзя), а пошлют каким-нибудь инспектором таможни в Тувинскую республику. И интригуй себе там на здоровье хоть до второго пришествия коммунизма».
Вот такие думки продолжали ползать у меня под черепной коробкой.
И к выводу я пришел простому, как мычание: на остальных членов Политбюро надо воздействовать а-но-ним-но! И никак иначе!
Славно придумано («можешь взять с полки пирожок»), только вот кто им эти анонимочки преподнесет так, чтобы они схватились за голову и возопили (пусть только мысленно): «Ай-вэй! И как же я, идиот, раньше этого не разглядел?!» Кто?! Нет у меня кружных подходов к этим людям, и не выстроить мне их так, чтобы еще и самому в тени остаться! Я вам не какая-нибудь обольстительная попаданка с повадками зубра спецопераций (и вдовесок – с кучей технической информации в голове), чтобы водить за нос руководителей партии и государства письмами в приемную и звонками с телефонных автоматов. В книжках такое «на ура» проходит – скажу не кривя душой, что и сам с большим удовольствием читал. Вот только тут у меня не книжка, а жизнь, причем моя собственная, драгоценная и единственная. И как сказал один уважаемый мною автор, дается она нам один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно… в том числе желательно и в буквальном смысле.
