Ознакомительная версия.
Тем временем Нартов делал бесполезные попытки освободиться от своего «ярма». Один из охранников Ораса, появившийся почти одновременно с хозяином, подошел к Пашке и бесцеремонно содрал у него с шеи искореженное хозяйское имущество. От боли Пашка запричитал, прижал ладонь к оцарапанной щеке и бросил на меня полный ненависти взгляд — будто именно я была виновата в его неудаче.
— Сбегай в зал, вызови «скорую», - приказал Орас и слегка толкнул меня дубинкой меж лопатой. — Телефон за стойкой у бармена.
Не помню, как я прошла в зал и набрала номер. В голове у меня будто вертелись, как в калейдоскопе, осколки каких-то догадок, вертелись, но никак не могли сложиться в цельную картинку.
Когда я вернулась, ни Пашки, ни его подручных уже не было во дворе. Орас сидел на корточках возле Кентиса, и, как мне показалось в первую минуту, щупал ему пульс. Потом я поняла, что ошиблась. Он в самом деле держал Кентиса за руку, и внимательно разглядывал кожу. На правой ладони Кентиса рдел красный след ожога правильной круглой формы. И как мне почудилось — в кружке этом в самом деле читалась какая-то буква. Заметив меня, Орас отпустил руку Кентиса и поднялся.
— Я ошибся, — сказал он, подходя ко мне и вытирая платком перепачканные в крови руки. — Думал — он погоняла. А выходит — простой мартинарий. Это все осложняет…
— Мартинарий? — переспросила я.
Бог мой, как же я сама не догадалась?! Теперь все встало на свои места — и поджог моего дома, и это избиение, которое, казалось, сам Кентис и спровоцировал… Боже мой, как я была в ту минуту счастлива!
— Андрей, дорогуша! — я чмокнула ошалевшего Ораса в щеку и бросилась к лежащему на земле Кентису.
В эту минуту во двор въехала машина «скорой». Выпрыгнувшие из нее ребята с носилками оттеснили меня в сторону и занялись пострадавшим.
— Я бы на твоем месте так не радовался, — заметил Орас, подойдя сзади. — Два мартинария — это явный перебор.
Но я не стала его слушать — оттолкнув белохалатного, я залезла в машину «скорой» вслед за носилками с Кентисом.
— Кентис, дорогой, я преклоняюсь, — я попыталась сползти на колени в проход, но мешали носилки. — Такие, как ты, искупают подлое и низкое в людях… Если бы кто-нибудь рассказал мне прежде, я бы не поверила… Я горжусь, я счастлива…
Лицо Кентиса было наскоро обмотано бинтами, но даже сквозь марлю проступала кровь.
— У тебя глупый брат, Ева, — расслышала я едва слышный шепот. — Такой же глупый, как ты. Он никогда не станет князем Лиги. Никогда… Выше примитивного погонялы ему не подняться…
Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения Мастерленда — городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым — передать владельцам Мастерленда в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка «памятник XIX века» — никого не волнует.
— Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций «Мастерленда» составят двенадцать процентов бюджета, а если…
Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность — и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.
— Ты его чуть не убил, — сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.
Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:
— Я только исполнял ваш приказ.
— Мой приказ?! — Старик опешил. — Мой приказ?! — Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. — Я велел тебе увести Кентиса из города.
— Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.
Старик взъярился — лицо его перекосилось — Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.
— Ты изуродовал ему лицо, — прохрипел Старик.
— Он сам меня об этом попросил.
— Что?..
— Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: «Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, — и добавил. — Розочка от бутылки подойдет». Я все сделал, как он просил. И как просили вы.
Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось с Титаном!
Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишки рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:
— Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он — мартинарий. Ведь вы этого не знали?
— Разумеется, — Павел изобразил изумление — это было так просто, и получилось так натурально.
— Бедный мальчик… — вздохнул Старик, и Павлу показалось, что этот возглас относится не к Кентису, а к нему, Нартову. — Так дальше продолжаться не может. Я сейчас же обеспечу вам доступ к материалам Лиги и прежде всего к списку мартинариев нашего ордината. И еще… — он предостерегающе поднял руку, давая понять, что еще не закончил. — Вы исключите Кентиса из списка.
— Разве мартинария определяет список? — невинным тоном поинтересовался Павел.
— Разумеется, нет. Но это даст ему возможность уехать, не вступая в другой ординат. Он дольше не выдержит. Я вижу, что не выдержит. Он почти сломлен…
Тут в голову Старика пришла мысль совершенно фантастическая. Представилось ему на мгновение, что настоящий его сын — Павел Нартов, а Кентис — всего лишь отросток, болячка его собственного тела. И еще показалось, что Нартов догадывается об этой его нелепой тайне, ибо чем еще можно объяснить их неразрывную связанность: почти открытую неприязнь друг к другу и одновременно невозможность розного существования.
Старик покачал головой и очнулся от своих фантазий. Павел по-прежнему стоял перед ним, сухопарый, подтянутый, уверенный в себе.
Ознакомительная версия.
