и почесал Уинстону голову. Пёс облизнулся, принюхался и снова заснул: мороженое принадлежало к тем немногим видам еды, к которым он был равнодушен. Либби улыбнулся мне:
— Надеюсь, я не заставил тебя ждать слишком долго.
— Всё в порядке. А где Г и Г?
— Сказали, попозже подойдут. А Лиз уже возвращается.
Я увидела, как принцесса бредёт к нам через зелёную зону. В руке у неё была бутылка. Хайнлайновцы сами варят бухло, и Лиз в первое же посещение заявила, что оно ей нравится. Возможно, из-за толики керосина, что туда добавляют для вкуса.
— Не могу остаться, ребята, никак не могу, надо бежать, — произнесла она, будто бы я упрашивала её побыть здесь ещё. Она извлекла из кармашка на оружейном ремне складной стакан, наполнила его вирджинским виски-бондом [79] и опрокинула в глотку. За сегодня это был уже не первый стакан.
Я не ошиблась, сказав "оружейный ремень". Лиз носила его в райцентре Хайнлайн с первой же минуты, как я привела её сюда, потому что здесь было единственное место, за исключением киностудии, на которой она работала, где ей дозволялось носить оружие. А здесь она ещё и могла заряжать его настоящими пулями. Сегодня у неё за поясом красовалась прекрасно подобранная пара кольтов сорок пятого калибра с жемчужными накладками на рукоятях.
— А я надеялся, мы сегодня постреляем, — пробормотал Либби.
— Не сегодня, солнышко. Я заскочила всего лишь купить бутылочку да забрать свою собаку. В следующие выходные — обещаю! Но только ты сам первый скажи, что хочешь.
— Конечно!
— Ну, как, ты был послушным пёсиком? — проворковала Лиз, плюхнулась на корточки, чуть не опрокинувшись назад, и почесала Уинстону спину. По всей вероятности, с ним она и разговаривала, но я на всякий случай ответила, что он был. Впрочем, Лиз, похоже, и не слушала.
Либби наклонился поближе ко мне и обеспокоенно взглянул мне в лицо.
— У тебя правда депрессия? — спросил он и накрыл мою руку своей.
Вот чего мне сейчас в жизни только не хватало, так это ещё одной юношеской влюблённости, но она зарождалась прямо на глазах. Такими темпами Либби скоро начнёт трахать мою ногу, как Уинстон.
Если у тебя есть хоть капля жалости, Хилди, прекрати это.
— Нет, просто немного хандрю, — и я нацепила на лицо улыбку.
— Как так получилось?
— Задумалась, к чему идёт моя жизнь.
Он непонимающе взглянул на меня. Таким же туповатым становилось лицо у Бренды, когда я произносила что-нибудь непостижимое для неё. Ещё бы, парень не видит перед собой ничего, кроме бесконечной вереницы перспектив, простирающихся за горизонт. Я милосердно сдержалась, чтобы не пнуть его. Вместо этого убрала руку из-под его ладони, похлопала его по руке и только тогда заметила возню под столом.
— Что там, Лиз?
— Думаю, он хочет остаться, — пропыхтела принцесса. Она пристегнула к ошейнику Уинстона поводок и тянула изо всех сил, но пёс расставил передние лапы и будто врос в пол. Если хотите увидеть живое воплощение упрямства, забудьте о мулах; взгляните на английского бульдога.
— Может, приподнимешь его? — предложил Либби.
— Если только мне не жалко своего лица, — возразила хозяйка. — А ещё рук, ног и задницы. Разозлить Уинстона трудно, но когда удаётся — это незабываемое зрелище.
Она выпрямилась и разочарованно хлопнула по бёдрам, а пёс тут же перекатился на спину и опять заснул.
— Чёрт, Хилди, видно, крепко ты ему полюбилась.
Я подумала, что скорее не я, а охота за лёгкой добычей — по большей части лошадками и коровками, хотя недавно и пупса недосчитались. Но предпочла промолчать, это не для нежных ушей Либби.
— Да всё в порядке, Лиз, — заверила я. — Он мне совсем не мешает. Оставлю его ещё на выходные, а по дороге домой завезу тебе.
— Да, конечно, но… в смысле, я собиралась… — она помялась немного, затем налила себе ещё стакан, осушила его и воскликнула:
— Ты права. Пока, Хилди! — хлопнула меня по плечу и потащилась дальше через лужайку.
— О чём это она? — спросил Либби.
— Это же Лиз, кто её знает!
— А она правда королева Англии?
— Угу. А я управляю королевским флотом [80].
На его лице вновь появилось отсутствующее выражение, испытанное и отточенное до совершенства Брендой. Но вскоре он пожал плечами и принялся уничтожать растаявшее месиво в своей креманке. Полагаю, Гилберт и Салливан за пределами понимания даже хайнлайновской молодёжи.
— Ну-уу, — продолжил Либби, расправившись с лакомством и вытерев рот рукой, — стрелять-то она уж точно умеет, должен сказать.
— И в кулачный бой с ней я бы на твоём месте не ввязывалась.
— Но она слишком много пьёт.
— Вот уж воистину! Не хотела бы я оплачивать её счета за новую печень.
Либби откинулся на спинку стула, он выглядел вполне довольным жизнью.
— Ну так что? — спросил он. — Возьмёшь меня в Техас воскресным вечером?
В минуту слабости я пообещала, что покажу всем трём детям, где я живу. Гензель и Гретель, казалось, благополучно забыли об этом, а вот Либби нет. Я бы взяла его с собой, но была почти уверена, что пришлось бы всю ночь отбиваться от него, а до этого мне доводить не хотелось.
Либби изо всех сил старался скрыть разочарование, и я пообещала:
— В следующий раз.
— Конечно, — согласился он. — Тогда чем ты хочешь сегодня заняться?
— Честно говоря, не знаю, Либби. Я уже видела межзвёздный двигатель и ничего в нём не поняла. Видела и ферму, и Минамату, и людей-пауков.
Я повидала и больше чудес, но о некоторых не буду здесь упоминать потому, что дала слово, о других — из соображений безопасности, а об остальных потому, что не так уж они и интересны. Даже сообщество гениальных экспериментаторов с безумными глазами время от времени совершает досадные ошибки.
— А как по-твоему, чем нам заняться?
Либби задумался и сообщил:
— Примерно через час в Стрейнджленде будет бейсбольный матч.
— Ну разумеется! — засмеялась я. — Давненько я их не видела.
— Можешь посмотреть, если хочешь. Но только мы, понимаешь, вроде как собираем команды в зависимости от того, сколько народу придёт…
— Спонтанный матч, думаю, я поняла, это как…
— Нет, у нас…
— …хайнлайновские "Ничего-не-Дающие-Даром" против кинг-ситиевских…
— …здесь не так много людей.
— Извини. Я всё ещё думаю, как девчонка из большого города. Вам нужен рефери? — я похлопала себя по вздутому пузу. — У меня и маты с собой.
Либби улыбнулся, открыл рот, и я услышала:
— Всем не двигаться, и мы никому не причиним вреда!
Поначалу мне показалось, что это произнёс Либби — на долю секунды, прежде чем синапсы не упорядочились. А потом я увидела,
