Я медленно оборачиваюсь. Он стоит посреди комнаты, засунув руки в карманы, и улыбается мне, отчего мне становится противно.
— Что ты имеешь в виду?
— Посмотри на себя, — говорит он. — Я даже не назвал ее имени, а ты уже распадаешься.
Он качает головой, все еще изучая меня.
— Твое лицо бледное, а единственная рабочая рука сжата в кулак. Твое тело слишком напряжено, и ты слишком быстро дышишь, — он прерывается. — Ты обманул сам себя, сын. Думаешь, что слишком умный? — продолжает он. — А не забыл ли ты, кто научил тебя всем этим уловкам?
Мне горячо и холодно одновременно. Я стараюсь разжать кулак, но не могу этого сделать. Хочу сказать ему, что он не прав, но вдруг почти не ощущаю опоры. Жаль, что я так мало поел утром, и после еще раз жалею, что вообще ничего не съел.
— Я делаю свою работу, — вот и все, что я успеваю сказать.
— Скажи мне, — говорит он, — что тебя не волнует, если она окажется мертвой вместе с остальными.
— Что? — слишком рано это дрожащее, нервное слово слетает с моих уст.
Мой отец опускает глаза. Он сжимает и разжимает свои руки.
— Ты разочаровывал меня множество раз, — его голос кажется обманчиво мягким. — Прошу, не позволяй этому случится еще раз.
В какой-то момент я не ощущаю себя на своем месте, словно нахожусь по ту сторону, смотря на себя с его стороны. Я вижу свое лицо, раненную руку, эти ноги, которые больше не в состоянии держать тело. На моем лице, руках, ногах, торсе начинают формироваться трещины.
Полагаю, он бы хотел, чтобы я развалился.
Я не сразу осознаю, что он позвал меня по имени, пока отец не повторяет еще дважды.
— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я, и удивляюсь, потому что слышу собственный голос. — Ты вошел в мою комнату без разрешения; стоишь здесь и обвиняешь меня в вещах, которые я не понимаю. Я следую своим правилам и твоим приказам. Ты можешь уничтожить их, если считаешь нужным.
— И твою девушку? — спрашивает он, склонив голову набок. — Твою Джульетту?
Я вздрагиваю, слыша ее имя. Мой пульс учащается настолько быстро, что я сам слышу его.
— Если я прострелю три дырки в ее голове, как ты будешь себя чувствовать? — Он пристально смотрит на меня. Ждет. — Разочаруешься, потому что потерял любимый проект? Или будешь опустошен, потому что потерял девушку, в которую влюблен?
Кажется, что время замедляется, все вокруг расплывается.
— Это была бы пустая трата, — отвечаю я, игнорируя дрожь глубоко внутри себя, чувствуя, как она намеревается сломить меня, — потерять то, на что потратили столько времени.
Он улыбается.
— Приятно знать, что ты видишь все это таким образом, — говорит он. — Но проекты, в конце концов, можно заменить. И я уверен, что мы можем найти что-то лучше, что не затрачивает так много времени.
Я медленно моргаю, смотря на него. Какая-то частичка в моей груди рухнула вниз.
— Конечно, — я могу слышать собственные слова.
— Я знал, что ты поймешь, — он хлопает меня по травмированному плечу, а затем уходит. Мои колени почти согнулись. — Это было хорошей попыткой, сын. Но она стоила нам слишком много времени и расходов, и доказала, что абсолютно бесполезна. Таким образом, мы избавимся от всех неудобств в один момент. Мы просто считаем ее дефективным убытком.
Он стреляет в меня последней улыбкой, проходя мимо, и исчезает за дверью.
Я припадаю спиной к стене.
А затем скатываюсь на пол.
Я достаточно часто глотаю слезы, а после начинаю ощущать как они, словно кислота, обжигают горло.
Самое ужасное, когда ты сидишь неподвижно, и продолжаешь так сидеть, вот так дальше, потому что не хочешь видеть свои слезы потому что не хочешь плакать, но твои губы не перестают дрожать, а глаза уже переполнены, и я прошу прощения, умоляю, вновь прошу прощения, говорю, как мне жаль, прошу помилования, что, возможно, в этот раз все будет иначе… но, как и всегда — то же самое. Никто не в безопасности. Нет никого, кто бы был на моей стороне.
Свеча зажглась для меня, но мне некому прошептать.
Кто-то
Кто-нибудь
Если ты тут
Пожалуйста, скажи мне, можешь ли ты чувствовать этот огонь.
Мы пять дней патрулировали ту местность, но до сих пор ничего не нашли.
Я веду группу каждую ночь, ступая в безмолвие этих холодных, зимних пейзажей. Мы ищем скрытые проходы, замаскированные люки — любое указание на то, что под нашими ногами может существовать другой мир.
И каждую ночь мы возвращаемся ни с чем.
Бесполезность последних дней полностью захлестнула меня, притупляя чувства, держа меня в оцепенении, отчего я не мог больше вырывать свой путь сам. Каждый день я просыпаюсь в поиске решения проблем, которые легли на меня, но я понятия не имею, как это исправить.
Если она там, то он найдет ее. А затем убьет.
Чтобы преподать мне урок.
Я надеюсь найти ее первым. Может, я смог бы спрятать ее. Или сказать ей бежать. Или сделать вид, будто она мертва. Или, я докажу ему, что она другая, она — лучше остальных; что она стоит того, чтобы оставить ее в живых.
Я похож на жалкого, отчаянного идиота.
Я ребенок, который все время прячется в темных углах, молясь, что на это раз он не найдет меня. Надеясь, что сегодня у него будет хорошее настроение. Что, возможно, все будет хорошо. И, может быть, в этот раз мама не будет кричать.
Как же быстро я перенял другую сторону, находясь в его присутствии.
Меня парализовало.
Я выполнял свои обязанности машинально, не тратя на них больших усилий. Передвигаюсь достаточно просто. Питание — это то, к чему я уже привык.
Но я не могу перестать читать ее дневник.
Это причиняет боль моему сердцу, но по какой-то причине, я не могу перестать листать страницы. Будто я бьюсь о невидимую стену, словно мое лицо поместили в какую-ту пластмассовую штуку, и я не могу дышать, видеть или слышать что-либо, кроме биения собственного сердца.
Кое-чего мне все-таки хочется в этой жизни.
Я никогда ни о чем никого не просил.
А теперь, все, что я прошу — это дать мне еще один шанс. Возможность увидеть ее вновь. И если мне удастся остановить его, то эти слова будут всем, что останется у меня от нее.
Эти тексты, предложения. Эти письма.
Я стал одержим. Я ношу ее блокнот с собой повсюду, трачу свободное время на расшифровку ее слов, нацарапанных на полях, на раскрытие целой истории, что сопровождается написанными числами.
