— Я и говорю. Человек интеллигентный, с понятием. А то некоторые только и знают, что нос драть перед иными прочими! — О чьем конкретно носе шла речь, дородная продавщица уточнять не стала. Хорошо уже было то, что своевременное вмешательство нового сторожа избавило ее от апоплексического удара. — Меня, однако, зовут Авдотьей, — проинформировала она в свою очередь Яромира, держа при этом целованную руку на весу, словно желая сохранить и продлить галантное впечатление.
— То есть, Евдокией, — уточнил инженер и поинтересовался: — А как будет по-отчеству?
— По-отчеству не надо, — отмахнулась торговая дама и настойчиво повторила: — Не Евдокия вовсе, Авдотья. Чуркины мы, первый дом по Гусарскому переулку, за зеленым забором. В гости пожалуйте, когда будет охота! — любезно и с намеком завлекала его разомлевшая мечта отставника.
— Непременно, как только выйдет случай, — из вежливости согласился Яромир, после чего попытался откланяться.
С трудом удалось инженеру отговорить Авдотью всучить ему добрых полмагазина в безвозмездный подарок, он намерен был прогуляться, так не ходить же обремененному бумажными свертками, рекламными пакетами и с оцинкованной здоровенной шайкой под мышкой!
— Ни боже мой! — утешила его Авдотья, — сейчас же отправлю к вам на дом! Только и вы уж, будьте милостивы, скажите, что согласны! Не то, знаю я Калабашек! Враз завернут обратно, мол, и своего полно!
— Скажу обязательно, во мне можете не сомневаться, уважаемая Авдотья! — успокоил женщину Яромир, подозревая, что вступил на нейтральное поле подспудной вражды между двумя местными женскими кланами.
Из «Радостей христианина» он вышел опять направо, не желая обозревать торговую улицу далее. До тех пор, пока не разъяснятся его общественные привилегии. А ну как в следующем заведении опять проговорится ненароком или вновь признают в нем заводского сторожа? Получать подарки ни за что Яромиру было стыдно.
Направо оказалась волнистая змеей улица с неподходящим названием «проспект Тянь-Шаньских гор». Тут же на угловом доме, с балконами в бельэтаже и кариатидами у входа, обнаружилась горделивая, зеленого мрамора вывеска «Городской свободный клуб РОТОНДА», буквы были аршинные и обведенные серебристой каймой. Ниже, с обычного, вбитого в нежно-абрикосовую штукатурку гвоздя, свисал на веревке кусок неаккуратно обрезанного картона. В виде объявления сообщавший:
«Танцевальное мероприятие в двадцать один ноль-ноль. Контрольная репетиция оркестра в двадцать часов тридцать две минуты».
Последнее уточнение показалось Яромиру излишним. Впрочем, и сейчас клуб «Ротонда» отнюдь не выглядел временно закрытым. Из-за распахнутой половинки двухстворчатых парадных дверей (к таким и швейцар уместен, одни витражные сюжеты чего стоят, заметил про себя инженер) доносилась тоскливая, режущая слух мелодия. Играли «На холмах Грузии», причем играли на целую октаву ниже, будто грешников пытали в аду. Яромир, не сумев сдержать внезапное пробудившееся в нем любопытство, вошел внутрь здания.
Клуб оказался богат в отделке лишь снаружи, а вот собственное его убранство оставляло желать лучшего. Гардероб с кургузыми рядами вешалок, отделенный от центрального холла старомодным «присутственным» барьером, у стен кушетки для сборов и посиделок — протертый, местами до дыр, синий плюш навевал грусть-тоску. Пара квадратных колон без капителей, щербатые снизу ребра их будто свидетельствовали безмолвно: посетители обивали грязь с каблуков в полном небрежении к общественной собственности. Зеркало, лишенное рамы и впечатляющих в ширину размеров, однако призванное отображать только по пояс, было треснуто во многих местах.
Непотребно заунывные звуки, очевидно и недвусмысленно, шли с этажа второго. Куда Яромир, словно повинуясь дудочке крысолова, и поднялся по старинной каменной лестнице с невероятно стертыми высокими ступенями. Мелодия, теперь преобразившаяся в надоевший проигрыш «…а белый лебедь на пруду…», влекла инженера к занавешенному бурым сукном проходу, ведущему незнамо в какое место. Яромир не стал гадать, откинул пыльную преграду прочь, шагнул в открывшуюся перед ним просторную, светлую залу. Чихнул от едкого запаха свежей мастики, огляделся.
Посреди залы, пустой совершенно, на грубо сколоченном табурете сидел человек. В малиновом линялом фраке и черных брюках с шелковыми лампасами. Нога, обутая в остроносую блестящую туфлю, отбивала такт. Незнакомец держал на коленях переливающийся теплым, розовым перламутром аккордеон, растягивал меха, перебирал клавиши и теперь самозабвенно выводил, под аккомпанемент и плохо поставленным баритоном: «Вышла мадьярка на берег Дуная». Глаза его были закрыты, на худом, пергаментном лице отражалось состояние возвышенного блаженства. Яромир тактично кашлянул.
Незнакомец дернулся, едва не выронив ценный аккордеон, завертел головой по сторонам, ища виновника беспокойства, очень скоро цепкий взгляд его обнаружил непрошеного гостя.
— Извините за неудобство! — поспешил оправдаться Яромир и, чтобы избежать выговора или неловкости, прибегнул к испытанному недавно спасительному средству: — Я новый заводской сторож. Со вчерашнего дня при исполнении.
— Знаю. Все знаю, — без энтузиазма откликнулся одинокий виртуоз и с печалью пожаловался: — Оркестр наш никуда не годится. Приходится главные труды брать на себя. Вы лично на каких инструментах играете?
— В молодости на гитаре бренчал. Немного, — сообщил о себе Яромир, ощутив явное облегчение от того, что впервые в этом странном городе житель из местных не стал выражать бурного восторга от знакомства с самим — кто бы подумал! — сторожем кирпичного завода.
— Попробуйте свои силы, молодой человек. Вдруг и выйдет? Хороший гитарист нам бы не помешал, — мечтательно произнес незнакомец с аккордеоном и спохватился, будто совершил непростительный промах: — Ай-ай-ай! Забыл представиться! Здешний заведующий клубом Эдмунд Натанович Лубянков. Только вы не удивляйтесь, наши туземцы, люди безответственные, в шутку зовут меня Большой Крыс. Я не в обиде, не думайте, не в моих привычках, а все-таки нетабельное именование. Нарушение, так сказать, закрепленного за мной паспортного достоинства.
Заведующий Лубянков, внезапно утратив всякий интерес к Яромиру, продолжил, как ни в чем не бывало, выводить: «Эту карти-ину увида-а-али словаки со сво-ое-го бережка-а-а», дальше Эдмунд Натанович поведал единственному своему слушателю о том, что «цветы принимала река».
Занудный тип, решил про себя Яромир и, более не задерживаясь, бочком удалился потихоньку из зала. Вслед ему летело: «Венок, венок, куда плывешь? Где твой хозяин?» Вопрос остался без ответа.
