— Как ты могла видеть?
— Видела, — притопнула Гиданна. — Рассказывай!
— Да не поджигал я. И спичек не зажигал, некурящий же. Выпил, правда. Фляжка у меня была. Какую-то дурацкую книжку нашел. Что там написано, дай Бог памяти?.. Андрей начал вспоминать и, к своему удивлению, не мог вспомнить ту единственную фразу, что прочел в книжке.
— Ну?! Он взглянул на нее и испугался-так изменилось ее лицо, вытянулось ипотемнело, а глаза, наоборот, посветлелм, будто выгорела о один миг.
— Забыл.
— Где эта книжка?
— Там, наверно, осталась, где еще? Еле выскочил. Ногу подвернул. Думал, не доскачу. Спасибо, Епифан помог…
— Не вижу — чуть не заплакала Гиданна. — Я же твоими глазами все видела. А теперь не видят глаза.
— Чьи не видят? Твои или мои?
— Ну, ты скажешь!
— Твои или мои?!
Она шагнула к нему, положила руки на плечи, приблизила лицо, и Андрей зажмурился: поцелует или нет? И вздрогнул от звонка за спиной.
— Не бери трубку! — крикнула Гиданна. — Поехали. Поехали со мной.
Он не спросил, куда ехать, ему было все равно, лишь бы с ней, лишь бы не отпускать ее одну. Такси подвернулось сразу, будто дожидалось за углом, что ничуть не удивило Андрея. Он вообще перестал чему-либо удивляться в последнее время, то ли привык к чудесам, то ли и в самом деле в нем что-то изменилось.
— Мы в институт, ненадолго, на час, не больше, — сказала Гиданна, прижавшись к Андрею горячим боком. Такси мчалось быстро, ни разу не остановившись у светофоров, потому что все время перед ними бып зеленый свет. "Шофер такой опытный или опять чертовщина?" — мельком подумал Андрей, снова не удивляясь такой странности. Должно быть, он на минуту закрыл глаза, потому что ни с того ни с сего вдруг ясно увидел перед собой какой-то двор, обшарпанную кирпичную постройку с плоской крышей посредине двора, проржавевшие ворота индивидуальных гаражей. Что-то важное было связано с этими гаражами, но, что именно, понять не мог. Машина дернулась, и он открыл глаза. Гиданна, наклонившись, смотрела ему в лицо.
— Что?!
— А что? — в свою очередь спросил он.
— Ты меня пугаешь.
— Пугаю? Чем?
— Я тебя совсем не чувствую. Раньше видела, что видел ты, понимала, что думал, а теперь — темно. Что случилось?
— Сарай сгорел, — сказал он невпопад.
— Ты мне расскажешь, все расскажешь, по минутам, по секундам.
Андрей пожал плечами и отвернулся, стал смотреть в боковое окно на быстро убегающих назад прохожих. Непонятное творилось с ним, обволакивало что-то тягучее, как патока, томительно радостное, в то же время пугающее неотвязностью. Он был уверен, что виной всему — Гиданна. Отдавал себе отчет, что попался враз и окончательно, что отныне его не существует вне этой женщины. И мучился от того, что она, как ему думалось, вполне может обходиться без него. Всеми силами старался справиться с собой, не спугнуть ее словом или жестом. Осторожно, чтобы Гиданна не угадала, о чем он думает, попытался разобраться а случившемся, понять, что же такое оградило его от ее проницательности? Но вместо этого замельтешили перед глазами какие-то тускло взблескивающие ложки да вилки. Догадался: мерещится фамильное серебро Клямкиных, которого он никогда не видел и знал только по описаниям пострадавших. Чего оно вдруг привиделось? Дело повисло? Ну да мало ли нераскрытых дел!..
Машина остановилась в незнакомом переулке возле старого дома. Гиданна взбежала на невысокое крыльцо с истертыми каменными ступенями, махнула Андрею рукой, то ли предлагая подождать, то ли приглашая идти следом, и скрылась за пестрой, как видно, не раз ремонтировавшейся дверью. Отпустив такси, Андрей тоже толкнул эту дверь и очутился в полутемном, уставленном шкафами и стульями коридоре, похожем на коридор коммуналки. Но за первой же приоткрытой дверью увидел столы с приборами и понял, что это и есть научный институт. Заглянул еще в несколько комнат-лабораторий и наконец увидел ее. Лучше бы он не видел. Лысоватый тип в белом пиджаке держал Гиданну за плечи и целовал. И Гиданна не отстранялась, улыбалась и жмурилась, будто это доставляло ей несказанное удовольствие. Андрей стоял в дверях, не в силах ни отступить, чтобы не пялиться в открытую, ни даже вздохнуть, так оглушило его это видение.
— Что жа ты, дорогая моя? — ласково укорял ее лысый. — У нас уже все готово. Павел давно разделся, иди к нему.
И Гиданна нырнула в другую дверь, даже не взглянув на Андрея. За той, другой дверью он успел разглядеть голую мужскую спину, одежду, брошенную на кушетку, и провода, провода. А лысый сел к пульту какого-то прибора с несколькими экранами, пробежался пальцами по кнопкам. На большом кране высветилась спина человека, вся в желтых, красных, синих пятнах. Пятна ожили, зашевелились, перетекая одно в другое, синие пятна светлели, желтые розовели.
— Ну как? — крикнула Гиданна из другой комнаты.
— Не очень, — ответил лысый.
Андрей шагнул к другой двери, увидел Гиданну полураздетой, с обнаженными до плеч руками. Она водила ладонями у голой спины, будто гладила, и пальцы ее вздрагивали. Андрей представил, как бы он сам млел под этими пальцами, и еще больше расстроился.
— Не получается! — крикнул лысый. — Срывы!
Гиданна обессиленно опустила руки.
— Кто-то мне мешает.
Обернулась, увидела Андрея, сказала раздраженно:
— Выйди, пожалуйста.
Он отступил. И тут обернулся лысый.
— Выйдите, вам русским языком говорят.
Так с ним еще никто никогда не разговаривал. Он вышел в коридор, мучаясь больше от того, что Гиданна ничего не сказала, не объяснила, почему он тут. Задыхаясь от обиды, Андрей толкнул дверь на улицу и решительно пошел прочь от института, ожидая, что вот сейчас Гиданна спохватится, выбежит на крыльцо, позовет. Так и дошел до перекрестка, свернул направо, в улицу пошире, сплошь залитую солнцем. В узком провале между домами увидел большой камень-валун, серебристую елочку и скамью — этакий райский уголок для отдыха, какие в последнее время стали появляться в городе. А на скамье-кем-то забытая нераспечатанная пол-литровка с желто-зеленой этикеткой — «Зубровка». Со всяким ротозейством приходилось сталкивайся, но чтобы позабыли бутылку водки — о таком Андрей и не слыхивал. Огляделся — не подвох ли, нет ли кого рядом, — а когда снова посмотрел на скамью, никакой бутылки уж не увидел. И пожалел, что бутылка — только видение, очень бы она была сейчас кстати, "Довела! — подумал со злостью о Гиданне. — Еще немного, и свихнусь".
Он сел на скамью и зажмурился, стараясь успокоиться. "Не гневайся, — вдруг совершенно спокойно сказал сем себе, — не уподобляйся пособнику Тьмы. Человеку надлежит быть носителем Света". Испуганно огляделся, подумав, что заговорил вслух и что кто-то, не дай Бог, мог услышать эту высокопарную сентенцию. Рядом никого не было, и на всей улице — странная безлюдность. "Как разглядишь — носитель Света он или пособник Тьмы? — спросил сам себя. И сам себе ответил: — Да очень просто. Если человек всех чернит и подозревает, насмешничает, все подвергает сомнению и поруганию, такого мы интуитивно чураемся, считаем недобрым. Так же и с группами, организациями. Если какая все делает для разъединения людей, сеет рознь и вражду, разжигает ненависть, мы, ничего больше не зная о ней, уверены, что это пособники зла. Нетерпимость и жестокосердие — вот явные признаки слуг Тьмы… Не гневайся. При гневе и раздражении в человеке выгорает запас психической энергии, и он делается беззащитным перед дьявольщиной…"
