В смысле денег мне лучше не стало, поскольку мой дядюшка обеспечивал еще свою первую жену — по законам Калифорнии. Это очень похоже на положение раба в Алабаме до гражданской войны. Но мне причиталось 35 долларов в месяц как “остающемуся в живых иждивенцу умершего ветерана”. (Не “сироте, потерявшему родителей на войне”. То — другое дело, за которое платят больше). Моя мать была убеждена, что смерть родителя последовала от ран, но начальство, ведавшее делами ветеранов, считало по-другому, так что я был всего лишь “остающимся в живых иждивенцем”.
35 монет в месяц не заполняли дыру, которую я проделывал в их бюджете, и молчаливо предполагалось, что, когда я окончу школу, я начну кормить себя сам. Отбывая свой срок на военной службе, без сомнения… Но у меня был свой план: я играл в футбол и закончил сезон выпускного класса с рекордом калифорнийской школы Центральной Долины по выигранным ярдам и со сломанным носом. Следующей осенью я устроился в местном колледже штата в качестве “уборщика спортзала”, где на 10 долларов в месяц больше, чем то пособие, плюс гонорары.
Я не мог разглядеть своей цели, но план мой был ясен: держаться зубами и ногтями ног и получить диплом инженера. Уклоняться от призыва и брака. После выпуска получить работу, дающую отсрочку от призыва. Копить деньги и получить диплом юриста в придачу — потому что еще раньше, в Хомстеде (Флорида), учитель мне объяснил, что, хоть инженеры и неплохо зарабатывают, деньги и чины идут юристам. То есть я собирался выбиться в люди, да, сэр! Стать вровень с героями Горацио Алджера. Я бы прямехоньким путем рванул сразу к юридической степени, если бы не тот факт, что в моем колледже не изучали юриспруденцию.
В конце сезона моего второго года обучения упор на футбол был снят.
Мы провели сезон “блестяще” — ни единой победы. Гордон “Блеск” (то есть я в спортивных корреспонденциях) стоял первым по ярдам и по очкам; тем не менее мы с тренером потеряли работу. Нет, я “подметал спортзал” до конца года по баскетболу, фехтованию и легкой атлетике, но шеф, который оплачивал их счета, не был заинтересован в баскетболисте ростом всего шесть футов один дюйм.[2] Я провел то лето, пиная ногами воздух и пытаясь подыскать себе дело где-нибудь в другом месте. В то лето мне и стукнуло 21, и, как результат, мои 35 в месяц тоже отпали. Вскоре после Дня Труда[3] я отошел на заранее подготовленные позиции, то есть позвонил в свой призывной участок.
Я рассчитывал оттрубить годик в военно-воздушных силах, потом поступить по конкурсу в Академию ВВС — стать астронавтом и получить знаменитость взамен богатства.
Что ж, не всем суждено стать астронавтами. В ВВС уже набрали свою квоту или что там еще. Я так быстренько очутился в армии, что едва успел собрать манатки.
Тут я вознамерился стать лучшим секретарем капеллана во всей армии; я позаботился о том, чтобы “печатание на машинке” было занесено в список моих умений. Если бы мне было позволено выразить свое мнение, я хотел бы отслужить свой срок в Форт-Карсоне, перепечатывая черновики набело и посещая вечернюю школу где-нибудь на стороне.
Мне не было позволено выразить свое мнение.
Вы бывали в Юго-Восточной Азии? Флорида после нее кажется пустыней. Куда ни ступишь, всюду хлюпает. Основной транспорт здесь — танки-амфибии. В чащах полно насекомых и еще туземцев, которые в тебя стреляют. Войной это не было, это не было даже “Действиями по Наведению Порядка”. Мы были “Военными Советниками”. Однако Военный Советник, дня четыре провалявшийся мертвым в такой жаре, воняет точно так же, как обыкновенный труп в войне настоящей.
Меня повысили в звании до капрала. Меня повышали в звании 7 раз.
До капрала.
У меня было неправильное мировоззрение. Так сказал мой ротный. Мой родитель был из морской пехоты, а отчим — из ВВС; моим единственным стремлением в армии когда-то было стать писарем при капеллане где-нибудь в Штатах. Мне не понравилась армия. Моему ротному командиру армия не нравилась тоже; он был старшим лейтенантом, не выслужившимся до капитана, и каждый раз, как он начинал хандрить, капрал Гордон терял свои лычки.
В последний раз я их потерял из-за того, что сказал ему, что пишу письмо своему конгрессмену на предмет выяснения вопроса, почему меня, единственного солдата в Юго-Восточной Азии, собираются уволить по старости, вместо того, чтобы отослать домой по истечении срока. Это его так разозлило, что он не только разжаловал меня, но и отправился в джунгли и стал героем, а потом стал мертвецом. Так я и получил этот шрам через свой сломанный нос, потому что я тоже проявил героизм и мог бы получить медаль “За заслуги”, если бы это кто-нибудь видел.
Пока я выздоравливал, меня решили отправить домой.
Майор Ян Хей где-то в “Войне за окончание войн” описал структуру военных организаций: вне зависимости от ТД[4] все военные бюрократии состоят из Отдела Внезапной Атаки, Отдела Грубой Шутки и Отдела Крестной Матери-Волшебницы. Большинством дел распоряжаются первые два, так как третий очень мал. Отдел Крестной-Волшебницы — это всего лишь одна пожилая женщина, служащая в Общей Службе 5 и обычно в отпуске по болезни.
Но когда она находится на рабочем месте, она иногда откладывает свое вязание, выбирает в списке одно из имен, проходящих через ее ведомство, и делает что-нибудь доброе. Вы видели, как меня с двух сторон пилили Отделы Внезапной Атаки и Грубой Шутки; на этот раз Отдел Крестной-Волшебницы выбрал рядового 1-го класса Гордона.
Следующий шаг был таков: узнав, что отправляюсь домой, как только подживет лицо (коричневый маленький брат не простерилизовал свой боло), я отправил заявку на демобилизацию в Висбаден, — где жила моя семья, вместо Калифорнии, где был дом лишь по документам. Я не критикую коричневого младшего брата; он вовсе не хотел, чтобы я поправлялся. Ему бы это удалось, если бы он не занялся приканчиванием моего ротного, и ему хватило бы времени хорошенько поработать со мной. Не стерилизовал свой нож-штык и я, но он не жаловался, он просто вздохнул и распался надвое, как кукла, набитая опилками. Я чувствовал к нему благодарность; он не только подтасовал карты так, чтобы я выбрался из армии, он еще и подал мне грандиозную идею. Он и военврач нашей палаты.
Военврач сказал:
— Ты скоро поправишься, сынок. Но шрам у тебя останется, как у студента из Гейдельберга.
Что заставило меня задуматься — без диплома найти подходящую работу невозможно, как невозможно стать штукатуром, не будучи сыном или племянником кого-нибудь из профсоюза штукатуров. Но ведь дипломы бывают разные. Сэр Исаак Ньютон с дипломом такого провинциального колледжа, как мой, был бы на побегушках у Джо Криворукого — если бы у Джо был диплом европейского университета.
