— Нет, — признался я. — Но разве твой папа был женат?
— Такой большой, а не знаете, что жениться для этого совсем не обязательно? — горько спросил Витька. — Пойдемте. Я вам расскажу…
Мы перелезли через забор (вначале перелез я, а потом Витька вскарабкался на забор и спрыгнул мне на руки — он был легкий как пушинка). Пошли по проселочной дороге мимо спящих дач. А Витька негромко и очень серьезно, по-взрослому, рассказывал:
— Папа тринадцать лет назад в космос полетел. И дал клятву, что никогда детей не заведет. А мама тоже была космонавтом. И в системе Альфа Годзиллы их клипер попал в вихрь вырожденной материи, они были уверены, что там погибнут, ну и… — он шмыгнул носом, — ну и вот.
— Но почему Володя мне никогда о тебе не рассказывал? — поразился я.
— А он и сам не знал, — усмехнулся Витька. — У них там была одна спасательная капсула на корабле, вторая оказалась сломана. И тогда папа улетел, а мама осталась чинить капсулу, она же механик по профессии. Она еще не знала, что у нее буду я.
— И долго вы там летали? — спросил я в ужасе.
— Год назад мама починила капсулу, и мы на Землю прилетели, — ответил Витька. — Тайком приземлились и стали здесь жить, по соседству с папиным домом.
— А почему тайком?
— Знаете, что со мной сделают? — Витька посмотрел на меня большими серыми глазами. — Меня посадят в институт изучения космоса и будут лет десять проверять: монстр или не монстр! Я оттуда стариком выйду!
Он помолчал и с досадой взмахнул рукой:
— Эх! Вот теперь вы про меня расскажете, и меня заберут. И зачем я вам все рассказал?
Мне стало неловко. Я присел, обнял его за худенькие плечи, прижал к себе. Услышал, как часто бьется в его груди сердце.
— Ну что ты! — сказал я. — Я же вижу, ты настоящий. Живой. Не бойся, я тебя не выдам!
Скрипнула калитка, из ближайшего дома вышла молочница. Увидела нас и почему-то растерялась, засеменила прочь.
— Спасибо! — прошептал Витька.
Речка была совсем рядом. Тихая и неширокая, она давно была облюбована местной детворой. Да и мы со штурманом Васильковым любили вечером, выдув самовар—другой, посидеть на бережку или забраться в воду у запруды. Летом речушка немного зацветала, становилась совсем сонной и ласковой.
Еще в ней водились плотва и караси.
Витька скинул сандалики и радостно забрался в воду. Я же сел на берегу, обхватил руками свою несчастную голову и стал думать о жизни: какая она сложная, запутанная, какие удивительные встречи в ней случаются и какие трудные решения порой приходится принимать.
Тут Витька закончил плескаться, выбежал на берег и весело запрыгал на одной ножке, вытрясая воду из уха. Я одобрительно посмотрел на него — какой он ладный, бодрый и совсем без головной боли. И Витька будто поймал мой взгляд, нахмурился, подошел и положил мокрые ладошки мне на лоб.
— Терпите, дядя Святослав, — сказал он. — Вначале будет сильно больно, а потом все пройдет.
И действительно — голова будто взорвалась изнутри! Но не успел я завопить, как боль стихла.
— Что же это такое получается? — спросил я. — Ты у нас экстрасенс? Лечишь руками?
— Нет, нет! — Витька замотал головой. — Лечить я не умею. Я ускорил ход времени в вашей голове, вот все ваше похмелье и проскочило за три секунды!
— Все-таки ты монстр, — понял я. — Как не стыдно, Витя! Ты мне врал!
Витя покраснел, но с вызовом сказал:
— А если добро людям причинять? Это тоже монстр?
Я задумался. Конечно, суровые правила Дальнего космоса придуманы не зря. Еще в двадцать втором веке люди узнали, что у космонавтов, летавших к звездам, дети вырастают страшными монстрами. Не обязательно злыми, но любая их забава была парадоксально связана с космическими процессами. После того как сыну космонавта Ермакова не дали мороженого, а в итоге вся Венера покрылась льдом, человечество насторожилось. А уж когда Элли, дочурку космонавта Бриннера, не пустили в цирк… В общем, все эти дети теперь лежат в анабиозе, а новые космонавты дают строгую клятву никогда не заводить детей…
— Что твой папа говорит? — ушел я от ответа.
— Говорит, что ничего… что я мирозданию не угрожаю… — Витька опустил глаза. — Я ему обещал никогда своих способностей не использовать. Вы уж не говорите… про то, что голову вам вылечил!
В сердцах махнув рукой, я сказал:
— Ладно, Витька. Не скажу. Иди, купайся.
Утро положительно становилось все лучше и лучше! Я с удовольствием походил по бережку, поговорил о погоде с пастухом, который пригнал на водопой стадо кроликов. Витька, как и положено нормальному ребенку, плескался в затоне. И вдруг я услышал его тревожный вскрик!
В мгновение ока я оказался на берегу, куда уже выбрался Витька. Из левой ноги у него текла кровь.
— Ничего, ничего, — бодрился Витька.
Но я — то видел, как он испугался и побледнел!
Пятка оказалась разрезана осколком стекла. Хуже того — в ранку попал ил.
— Садись, горе ты мое луковое! — прикрикнул я на Витьку.
А сам крепко взял его за пятку и принялся отсасывать грязь из раны. Сосать пришлось долго, пока затхлый привкус речного ила не сменился горячей соленостью мальчишеской крови. Периодически я сплевывал кровь в траву, приговаривая:
— Из-за тебя, монстра, вампиром каким-то себя чувствуешь…
Витька перестал морщиться и уже улыбался. Краем глаза я заметил, как к реке движется молочница со своими бидонами. Увидела нас — и, поджав губы, пошла ниже по течению.
— И что она все ходит, ходит! — возмутился Витька. — Противная какая-то тетка! Третий день как у нас поселилась…
Я перевязал ему ногу своим носовым платком, Витька влез в сандалики и бодро захромал к отцовской даче. Я пошел рядом, положив ему руку на плечо. У самого забора обернулся — молочница топталась на том месте, где мы купались. Усмехнувшись, я легко подсадил Витьку на забор.
— Володя! — укоризненно сказал я, когда мы попили чая с сушками, а Витька убежал в сад, нарвать на вечер малины. — Как ты мог, Володя?!.
Штурман Васильков опустил голову и взмолился:
— Святослав, не суди строго! Мы были уверены, что погибнем!
— Да я не про то, что ты завел ребенка. — Я махнул рукой. — Если уж честно — многие космонавты нарушают закон. Но почему ты не рассказал все мне? Мне, твоему лучшему другу! И, если уж на то пошло, начальнику отдела по контролю за детьми-монстрами!
— Потому и не сказал, — вздохнул Володя. — Я же знаю твой подход… чик-пык — и в анабиоз. До лучших времен. А он ведь живой, теплый… ему играть хочется, в речке купаться, рыбу ловить…
— Он мне похмелье снял, — мрачно сказал я.
