Он понимал эту землю. Он любил её, верил ей.
И земля, и растения отвечали взаимностью.
Тихо прозвенел колокольчик на калитке.
Кто-то пришёл?
Священник тяжело поднялся с ложемента — глухо взвыли сервомоторы. С каждым годом всё труднее и труднее исполнять обязанности. Он не успел полностью восполнить заряд. Но ничего… Потом, потом. Главное — люди. Если кто-то нуждается в утешении, то негоже священнику думать о себе.
Звонко и весело зацокали каблучки по полу — такая знакомая лёгкая походка.
Священник улыбнулся…
Магди.
Непослушное золото волос, огромные зелёные глаза, насмешливые ямочки на щеках. Самая искренняя, самая светлая, самая верная из прихожан. Каждый раз, когда она приходила в гости, священнику казалось, что в полумраке церкви восходит маленькое ласковое солнце. Он никогда не испытывал настоящих человеческих чувств, кроме сострадания, симпатии, негодования и радости — большего не позволял с-контур. Но священнику казалось, что его отношение к Магди можно обозначить столь сложными понятиями как дружба и привязанность. И может, ещё примешивалось чуть-чуть восхищения таким прекрасным творением Господа.
Скрипнула дверь…
— Добрый день, отче.
Священник уловил признаки слёз в её голосе…
— Добрый день, Магди. Что-то случилось?
— Да, отче. Мне нужно исповедаться…
— Конечно, Магди. Проходи.
Лёгкий шелест шёлковых занавесей, тихий, на грани слышимости, гул установки "белого шума".
Привычно скрипнуло дерево сиденья…
— Я слушаю тебя, дочь моя.
— Отче, я согрешила. Я призналась в любви двум мужчинам. У меня связь и с одним и с другим … Я запуталась, святой отец!
— Почему же ты не сделаешь выбор?
— Не знаю, отче. Мне трудно понять саму себя…
— Просто расскажи мне. А я постараюсь дать нужный совет.
Губы распухли после ночи. Всё тело заполнено сладкой истомой. Нет сил вставать… Как хорошо, что сегодня воскресенье — не надо рано просыпаться, идти на работу, пробиваться сквозь толчею метро.
Рядом пошевелился Влад. Соня… А сам говорил, что ему надо встать пораньше.
Его рука гладит спину, пробегает по бёдрам. Чуткие пальцы ласкают, напоминают о безумной ночи.
Улыбка скользит по губам. Люблю ли его? Да, наверное… Он необычный. Такой нежный, такой страстный, такой сильный…
Через полчаса наконец-то выбираемся из постели. Он поддерживает сильной рукой — так хочется прижаться к его плечу. Он такой надёжный…
Чудесная идея — приготовить завтрак вместе. Когда на кухне готовят любовники — это почти что ритуал, продолжение ночной игры. Намёки, касания, слова, взгляды…
Так приятно чувствовать себя желанной. Когда мужчина сходит с ума от каждого твоего движения, двусмысленного взгляда. Так приятно, когда он снимает капельку апельсинового сока с твоих губ нежным поцелуем.
Но вот… пора расставаться…
Последний поцелуй…
— До завтра, любимая?
— До завтра, любимый!
А через два часа должен приехать Диего. Он, наверное, останется на ночь. Да и как я смогу ему отказать? Он такой настойчивый, такой уверенный, такой сильный…
Люблю ли его? Да, наверное…
Влад, Диего… Кого же из вас я люблю сильнее? Кого же я люблю?
Совсем запуталась!!!
Но тело ждёт ночи, губы предвкушают поцелуи…Нежные Влада, настойчивые Диего…
Так трудно выбрать.
И надо ли выбирать?
Магди заплакала:
— Святой отец, я не знаю, что мне делать. Я не хочу их обманывать! Я люблю обоих. Но понимаю, что так не может долго продолжаться…
— Как выбрать? — задумчиво повторил священник. — Магди, просто скажи каждому, что у тебя очень серьёзная проблема, что тебе нужна помощь — придумай что-нибудь. И тот, кто не испугается сложностей и защитит тебя, тот и достоит твоей любви.
— Но это же обман!
— Да это грех. Но больший грех — дарить любовь двоим мужчинам. Не бойся, Магди!
— Я не боюсь, отче. Спасибо! — в голосе девушки проснулись ещё робкие, но уже заметные нотки спокойствия и уверенности.
— Помолись… И Господь не оставит тебя.
— Конечно, отче. Я так и сделаю, как вы посоветовали… И помолюсь тоже. Спасибо.
— Иди и не греши больше. Аминь.
Электрический разряд пробежал по ячейкам памяти — и священник забыл всё, что Магди рассказала на исповеди. В голове на миг поселилась пронзительная пустота — так всегда бывало после удаления кратковременной памяти. Священник подождал несколько секунд, и неприятное ощущение пропало.
На скамейках уже сидели Петер, Якоб и Марк, ждали когда он освободится. Видимо, сегодня многим пришла в голову мысль облегчить душу. Добрая традиция, добрые люди…
— Иди, Магди, — священник ласково улыбнулся, — я уверен, что всё у тебя будет хорошо.
— До свидания, святой отец, — Магди коснулась его ладони и смущённо улыбнулась.
Священник погладил её по голове, задержал ладонь на шелковистой прядке. Добрая, красивая девушка… Она часто заходила в гости, беседовала с ним, скрашивала одинокое ожидание.
Чудесная девушка…
Честная, искренняя…
Священник легко повернулся — даже колено перестало беспокоить.
— Петер, ты на исповедь?
— Да, падре.
— Ты не заходил уже две недели. Что-то случилось?
Утро ворвалось в узорчатые окна церквушки птичьим гомоном, вихрем из белых лепестков вишни.
В этом году весна чудо как хороша…
Священник вышел в садик и протянул ладонь с хлебными крошками — сразу же к нему на руку присели две синицы. Тин и Тан… Так священник их называл. Старые знакомцы — вот уже третью весну прилетают они к старой церкви, ждут, когда выйдет священник и накормит их с руки вкусными сдобными крошками.
Другие птицы стайкой летали вокруг, завистливо поглядывая на угощение. Святой отец знал — как только Тин и Тан улетят, остальные тут же набросятся на угощение, убедившись, что с товарищами ничего не случилось. Вроде бы и не боятся, и привыкли к нему, но всё равно каждый раз проверяют. Как люди…
Да, как люди…
Что ни говори, Святой Престол поступила мудро, издав буллу "Об исповедниках и современной исповеди" от двенадцатого марта три тысячи первого года. Заменив людей-исповедников роботами со стираемой кратковременной памятью, церковь сразу же привлекла новых прихожан новизной и необычностью. Одно дело рассказывать человеку о своих довольно-таки неприглядных поступках, и совсем другое — роботу, который после фразы "Иди и не греши больше. Аминь" забудёт всё… даже эмоции, которые он испытал, слушая исповедь.
