Добыча в итоге была такая: плоская коробка, пузырьки, книги, несколько запыленных бутылок, сумка с тряпьем. Все это мы, решив, что на сегодня хватит, завтра тоже будет день, потащили к Деду.
Дед живет с матерью и ее сестрой в деревянном двухэтажном доме. Они правильные тетки — понимают, что у мужика свои потребности. Поэтому они сделали Деду отдельный вход в его комнату с лестницы. Сами к нему заходят очень редко — страшно. От одного плаката с Мэрлином Мэнсоном непривычного человека может вывернуть наизнанку, а ведь в комнате еще ужасы имеются. Дед настолько силен, что однажды вкатил по лестнице и установил в своей комнате байк. Так этот байк простоял всю зиму: гаража-то у Деда нет, а держать такую дорогую вещь в дровяном сарае — лучше сразу оставить на ночь посреди улицы. Более того, он почти в одиночку (Муха только дверь держал) спустил этот байк весной вниз. Так что его мать и тетка не хотят портить себе нервную систему сюрпризами, которые водятся в логове у Деда.
Он и сам — сюрприз. Из рыжей шубы, которую мы нашли в одном чулане, он сделал себе такую безрукавку, что хоть в кино показывай, в фильме из средневековой жизни. Волосы — по пояс. Обычно он их заплетает в косу. Если коса мешает, укладывает ее узлом на затылке, как его собственная бабушка. Когда сзади узел, а спереди борода, это впечатляет. В ближайший маркет Дед ходит в меховой безрукавке и босиком. В трамвае ездит тоже босиком. Однажды сказал контролеру: «Разве я похож на человека, который способен купить билет?». И контролер отвязался. А лет ему сорок.
Иногда его принимают за латтонца, и ему это не нравится.
Муха потому и Муха, что маленький, шустрый и жужжит. И упрямый, как муха, которой непременно нужно шлепнуться в твой стакан с пивом. Дед говорит, что это у него комплекс Наполеона. А я весь какой-то средний, не считая рожи. Где-нибудь в Татарстане и она была бы средней. Но тут у нас Латтония.
Мухе семнадцать лет. Ходить в школу он перестал примерно в четырнадцать, задав родителям вопрос, на который у них не было ответа:
— А смысл?
Муха — прирожденный программер и не менее прирожденный раздолбай. Он может прекрасно зарабатывать: его с руками возьмут в любом банке и на любом серьезном ресурсе, потому что у него уже есть репутация. Но он пока что геймер. И Дед геймер, в игре они и познакомились, игра их, в сущности, и кормит. Она накачивают «персов» и продают их чудакам, которым лень самим нянькаться с «персом», добывать ему оружие, способности и всякие артефакты. За «перса» можно взять сорок крон, если не надуют, но у них уже своя клиентура, да и Дед сам кого хочешь надует. Можно еще сопровождать чужого «перса» и помогать ему накачиваться, за это тоже платят, Муха как-то за ночь огреб сто баксов — очень все хорошо получилось. Кроме того, они тестеры игры и гейм-мастера. Дед еще участвует в турнирах, но взять большой приз ему пока не удавалось.
Я тоже после школы зарабатываю на жизнь во Всемирной паутине. Это единственное место, где мы трое можем прокормить себя, а если понадобится, и близких. Здесь все равно, на каком языке мы разговариваем. А для нас это уже принципиально.
За Муху обидно: ему бы учиться и учиться. Но здесь он учиться не может, а уехать некуда. То есть пока некуда. Андрей, мой одноклассник, побывал в Ирландии, вернулся, помаялся и опять собрался в Ирландию, но, оказалось, не судьба. На похороны мы скидывались, потому что батя у него безработный, а старшая сестра после развода совсем на мели.
Вот так и живем…
Сумку с тряпьем мы вывалили на пол в сарае. Муха светил фонариком, Дед перебирал платья в цветочек и в горошек.
— Чтоб я сдох, это винтаж, — сказал Муха. — Я был на винтажном сайте: миллионеры сейчас за это большие деньги платят. И коллекционируют, и носят.
— У бабки полон шкаф этого винтажа… — Дед задумался. — А в самом деле, дураком надо быть, чтобы шариться по чердакам и забыть про родную бабку. Вот что: свожу ее на рынок, пусть наберет себе турецких халатов, а ее тряпки реставрируем — и на аукцион.
— А это что? — спросил я. На дне сумки лежала маленькая плоская сумочка, расшитая бисером.
— А это, Гость, то, ради чего стоило лезть на чердак! Это можно самому Васильеву в коллекцию продать! — обрадовался Дед.
— Погоди продавать. Сперва — что там внутри, — напомнил Муха.
В сумочке мы нашли два золотых кольца и цепочку, так что вылазка полностью оправдалась. Дед предложил оставить книги в сарае и отметить находку у него наверху стакашком хорошего вискаря «Джек Дэниэлс».
Неизвестно, что случилось бы, если бы мы его послушались. Но на меня напал азарт: мне обязательно нужно сразу покопаться в книгах при нормальном освещении. Мы потащили сумку по лестнице, зацепили какой-то гвоздь, сдуру дернули, из сумки выдрался клок, причем тот самый, к которому крепилась ручка. Ткань затрещала, Дед схватил сумку в охапку, ввалился с ней в комнату, и там уже все рухнуло на пол — книги, бутылки, плоская коробка.
Аптечные пузырьки времен Первой мировой разбежались по комнате и закатились туда, где мы их искать не собирались. Дед ждет, пока всякое добро, что копится под его тахтой, однажды воспрянет и поставит эту тахту дыбом. Опять же лазить под шкаф на трезвую голову он не будет: для того чтобы пошерудить там палкой от швабры, нужно лечь на брюхо, иначе не получится, и для такого подвига ста граммов вискаря мало.
Всего пузырьков было десятка два. И все мгновенно сгинули. Почти все — один, попав под шкаф, не остался там, как полагалось, с учетом кривого пола в деревянном домишке, а неторопливо выкатился и, словно карабкаясь по склону, докатился до середины комнаты.
— Хм, — сказал Дед. — Это к чему-то.
— Это тайный знак, — добавил Муха. — Помнишь, в «Боевых драконах Винтерланда» нужно внимательно смотреть на скалу в левом углу, чтобы заметить зеленый кружок?
— Он срабатывает, только если на втором уровне ты поменяешь ножи и прикупишь на сдачу два эликсира скорости. Я два раза нарочно проверял. Но нам сегодня везет. Бомжи дрыхли, в дерьмо мы не вляпались, со стола не навернулись, — Дед старательно перечислял наши удачи, пока я разливал вискарь — по четыре булька для начала. — Золотишко нашли, что еще… Может, в этом дурацком флаконе брюлики лежат?
— Ага, брюлики! — развеселился я. — Эта схоронка уже послевоенная, кому и на кой держать на чердаке брюлики? С золотом хоть ясно — бабка померла, и ее шмотье, не глядя, в сумку покидали.
— Но там что-то есть… — Дед подхватил пузырек с пола. — Точно, что-то есть!
Он встряхнул пузырек — внутри застучало.
Но крышка приросла к стеклу.
— Держи, — Муха протянул Деду гантель. Одну из тех гантелей, которые каждый мужчина от пятнадцати до девяноста хотя бы раз в жизни затаскивает в дом, клянясь, что отныне будет качать бицепс каждое утро, а потом долго спотыкается об них и, наконец, пинками загоняет в труднодоступное место. Эта отличалась разве что весом — в ней было двадцать пять кило.
