Впрочем, все равно Балваныч, кроме минералки, там почти ничего и не покупал. А она-то стоила терпимо. Правда, в магазинчике на углу ее можно было купить дешевле на два рубля, но тут уже в процесс принятия решения вмешивались силы куда более грозные, чем похмелье и чекушка. А именно — принципы.
За свою жизнь Балваныч где только не побывал, чего только не переделал. За многое брался, только нигде толком не задерживался. Помимо прочего, довелось ему повидать и Афган, откуда Балваныч вынес с собой не только шрам на плече, ноющий в сырую погоду, но и важный жизненный принцип — никогда в жизни с душманами дела не иметь. И как ни старались переубедить Балваныча приятели в ошибочности его мнения, и армяне, и казахи, и осетины — на лицо все они казались Балванычу "духами". Вот и владелец ларька, похожего на перевернутую коробку из-под обуви, родом был откуда-то с Кавказа, и даже два рубля экономии на минералке не могли заставить Балваныча поступиться своим принципом — за минералкой он ходил в "Парадиз", а красочную надпись "Мини-супермаркет Радость" демонстративно игнорировал.
Балваныч уже повернул за угол дома, где дожидались его стеклянные двери "Парадиза" — да так и замер на месте. Сразу за углом, рядом с исписанной матерными словами железной телефонной будкой появился Он. Голубой. Металлический.
Рассматривал его Балваныч пристально и недоверчиво. Все честь по чести: прорезь для монет, выемка для сдачи, квадратики с надписью "с газом — 1 коп." и "с сиропом — 3 коп.", окошко с носиком крана слева и перевернутым вверх дном граненым стаканом справа. И крупными печатными буквами надпись наверху — "Газированная вода".
Нерешительно протянув руку, Балваныч надавил на донышко стакана. Граненые края послушно утонули в резиновом дне, и оттуда прыснули струи воды. Балваныч ошарашенно покачала головой. Надо же, автомат с газировкой. Самый настоящий, советский. Рабочий. А ведь они все перевелись, почитай, еще с конца перестройки.
При мысли о холодной шипучей газировке пересохшее горло спазматически сжалось. Позабыв о минералке, Балваныч зашарил в карманах. Интересно, откуда этот автомат здесь взялся? И сколько денег опускать? Не три же копейки, в самом-то деле? Да и нет теперь таких монет, в три копейки.
После ряда манипуляций выяснилось, что автомат не берет ни рубль, ни два, ни пять и ни десять. Пятьдесят, десять и пять копеек тоже не берет. Российскую копейку держит некоторое время внутри, но потом, распознав подделку, сердито выплевывает наружу. Ну что ж, оставался последний способ, самое безотказное средство, а именно — крепкий удар кулаком по автомату.
Кулак противно заныл, зато в окошечке для возврата монет послышался редкий звон. Балваныч торопливо зашарил в крошечной нише. Выудил добычу: две монеты по три копейки и несколько однокопеечных с гордыми буквами СССР. Надо ж, он и забыл, какие махонькие были тогда монеты. Бросил копейку, нажал на кнопку. Автомат тихо фыркнул, и шипучая газировка вмиг наполнила запотевший стакан. Балваныч выпил ее одним махом. Эх, хороша! И жажда вмиг прошла, и голова прояснилась. И вроде как сил сразу прибавилось. Даже поясница ныть перестала.
Балваныч довольно крякнул. Перебрал монетки, выудил трехкопеечную, задумчиво повертел в руках. Пить больше не хотелось, но очень хотелось узнать, какой в автомате сироп. Хорошо бы, апельсиновый…
Он почти чувствовал сочный цитрусовый вкус во рту. Ему было двадцать, и он первый раз оказался в Москве, на всесоюзном концерте комсомольской самодеятельности. На сцене в Сокольниках шли представления, ребята волновались перед выступлением, а он тогда впервые встретил Катю… Они гуляли вдвоем по аллеям парка, украдкой беря друг друга за руку. Зелень деревьев была яркой, музыка с танцплощадок — зажигательной, жизнь — прекрасной. А газировка — апельсиновой.
"Не стану сейчас", — решил Балваныч. — "Какая нужда, я одним стаканом напился. Да и копеек-то всего ничего, надо с убережью тратить".
— Дяденька, дай попить, — дернул тут его кто-то за рукав пиджачка.
Балваныч обернулся. За спиной стоял чумазый цыганенок лет десяти; живые темные глаза из-под черных кудрей смотрели не просительно, как у других побирушек, а задорно. Видать, не так давно еще на улице ошивается…
— У-у, развелось вас тут, — отмахнулся Балваныч от цыганенка и пошел домой.
До квартиры поднялся — и не заметил, только у двери спохватился, что одолел лестничные пролеты одним махом, без остановок, и за сердце не хватался.
Дома Балваныч обыскал все закутки в квартире и стал счастливым обладателем восьми копеечных и четырех трехкопеечных советских монет. Ссыпав их в карман пиджачка, он решил немедленно проведать, на месте ли еще автомат и узнать, какой же в нем сироп. Но на самом деле Балваныча подгоняло воспоминание о том, как хорошо подействовала на него газировка в первый раз. Он снова хотел испытать давно позабытое ощущение, которое так не ценил по молодости — когда ничего не болит.
Голубоватый автомат никуда не делся. И граненый стакан, как ни удивительно, тоже не сперли. Балваныч опустил три копейки в прорезь и нетерпеливо уставился на зашипевшую струю. Принюхался. Ну, точно, апельсиновый!
Пил Балваныч не спеша, смакуя каждый глоток. Крякнул с удовольствием, сполоснул стаканчик, шаг сделал — и тут его как скрутило! В поясницу вступило, сердце зашлось, перед глазами круги. Ослабевший Балваныч согнулся в три погибели и, тяжело дыша, привалился к автомату.
Мимо, хромая, прошаркал дядя Коля — в мятой дачной панамке и грязной майке, завязанной на загорелом пузе узлом.
— Эге, Балваныч, как тебя скрутило! Может, похмелиться надо? — Достал из кармана вытянутых трико початую чекушку: — Глотни-ка.
В горле обожгло, внутри загорелось — но не полегчало. Только сильнее желудок скрутило. И мысль о "Парадизе" с минералкой показалась вдруг не просто заманчивой, а спасительной. Хотя зачем же в "Парадиз"…
Трясущимися руками Балваныч бросил в автомат копейку, дождался, когда наполнится стакан, и насилу сделал глоток, другой. А едва допил — как рукой все сняло. Чудеса!
Дядя Коля, тем временем с любопытством наблюдал за Балванычем.
— Отпустило, что ли?
— Отпустило, — рассеянно ответил Балваныч и, нахмурившись, задумался.
Надумав, решительно выдохнул и бросил в автомат еще три копейки. Недрогнувшей рукой взял полный стакан и выпил до дна.
Снова скрутило, да так, что свет не мил.
Балваныч, задыхаясь, кинул копейку.
— Ну и сушняк у тебя, — сочувственно покачал головой дядя Коля.
Простая газировка в горло уже не лезла — это ж четвертый стакан! Но эксперимент важнее — и Балваныч мужественно, глоток за глотком, влил в себя все до дна. И снова с последним глотком вмиг отпустило; и такая ясность в голове и легкость в ногах — ну будто заново родился.
