— И потом, даже если придурки и научились убивать, — продолжил он, — что они могут, со своими палками-копалками, против наших пушек?
Оружием вездеход Гамадрил все-таки нагрузил — Волчара отменно наладил дисциплину, и слушались его беспрекословно. Иногда я ловила себя на мысли, что, не будь он преступником, из него мог бы выйти прекрасный боевой командир… А потом смеялась над собой.
Через четверть часа мы отправились в деревню, единственный населенный пункт этой планеты. Путь до нее занял часа три. Мы ехали молча. К сожалению. В тишине трудно отогнать непрошеные мысли.
Сомневаться надо было раньше. Я уже все для себя решила, разве не так? Да и поздно теперь — мы на месте, пыльца практически у нас в руках. Зачем мне сейчас снова колебаться?
Черт, пусть бы ныл Псих, пусть бы матерился Гамадрил — что угодно, лишь бы нарушить сводящую меня с ума тишину.
Накатила головная боль. В этот раз я ей почти обрадовалась — она оглушала, не давала думать.
Я покосилась на довольные рожи экипажа. Они ехали за миллионами. Волчара — за роскошными домами и элитными клубами. Гамадрил — за дорогими развлечениями и эксклюзивными шаттлами. Псих — за престижными аукционами и высококлассными борделями.
Я ехала за жизнью: операция, способная меня полностью излечить, стоила семьсот тысяч.
Жители деревушки разбежались, едва только увидели наш вездеход, и лишь слабый отголосок заполошного колокольного звона метался над опустевшими улочками.
— Пока всю деревню не выпотрошим, не отвлекаться, — распорядился Волчара. — Закончим — вот тогда и повеселимся.
Мы начали обыскивать дом за домом. Мужики громили убогое убранство в поисках пыльцы, а я стояла в дверях и наблюдала, не грозят ли нам неприятности. Впрочем, самаритяне, как и предсказывал Волчара, жались по углам своих кособоких хибар и не думали сопротивляться.
В глазах всех жителей деревни застыло одинаковое выражение — страх и смирение. Испуганные девчонки старательно избегали жадных взглядов Гамадрила; он облизывался, глядя на них, громко ржал, и, гнусно ухмыляясь, обещал вернуться. Здоровые парни молча, безропотно сносили тычки и оскорбления Психа — он пришел в полный восторг и стал похож на мелкую, обнаглевшую от внезапной безнаказанности шавку.
От этой безмолвной покорности мне становилось невыносимо погано на душе.
Я стискивала зубы: миллионы гала-кредитов.
Да черт с ними, с миллионами.
Семьсот тысяч.
Одна операция.
Моя жизнь.
А эту планету я просто забуду. Навсегда выброшу из памяти.
Нам потребовалось несколько часов, чтобы выпотрошить деревню. Пыльцы набралось столько, что даже дотошный Псих бросил подсчитывать будущую выручку.
Остался всего один дом, стоявший на отшибе. Едва мы вошли внутрь, его обитатели, изможденная бледная женщина лет тридцати пяти и молодой парень, видимо, ее сын, немедленно переместились в дальний угол.
Мужики были слишком заняты разгромом и поиском пыльцы, и потому не заметили, что эти двое здорово отличались от остальных жителей деревни. Женщина буквально сверлила взглядом Волчару. Это был один из тех взглядов, про которые говорят — им можно убить. Неудивительно, что Волчара его почувствовал. Он окинул женщину быстрым безразличным взглядом, а потом буркнул:
— Чего вылупилась? Понравился?
Гамадрил загоготал и радостно подхватил шутку:
— И не надейся, Волчара у нас любит только молоденьких девочек. А вот по моему вкусу ты еще очень даже ничего.
И тут глаза парня загорелись — буквально вспыхнули яростью и ненавистью. Честное слово, на секунду я подумала, что он кинется в драку.
— Джонас! — предостерегающе вскрикнула женщина. Парень покосился на нее и сделал шаг назад. Он старался взять себя в руки, но это давалось ему с явным трудом — он еще долго тяжело дышал, сжимал кулаки, а в его глазах тлела злоба.
Никто не заметил этой вспышки — все увлеченно потрошили мебель. А я пригляделась к парню повнимательнее.
Лет двадцать, довольно высокий, поджарый и смуглый, с глубоко запавшими темными глазами и высоким лбом, он мало походил на свою мать. Что-то в резких чертах его лица казалось мне неуловимо знакомым. Но куда больше меня занимало другое. Выражения лиц всех жителей этой деревни были словно отлиты из одной формы. А у него — нет. Даже сейчас, немного успокоившись, он наблюдал за нами с угрюмым озлоблением, а не с покорностью и страхом, как все остальные.
Он заметил, что я рассматриваю его, и наши взгляды пересеклись. Выражение его глаз изменилось — в них полыхнуло что-то такое, от чего у меня на секунду приостановилось, а потом чуть быстрее застучало сердце. Давно, очень давно на меня не смотрели так, словно видели насквозь… Я опустила взгляд.
— Ну, вот теперь всё, можно уходить, — послышался сзади голос Волчары, и, один за другим, мои спутники направились к оставленному на улице вездеходу. Я выходила последней и отчего-то медлила.
— Эй, Беретта, ты с нами, или как? — прикрикнул Гамадрил.
Я быстро уселась за руль. Но прежде, чем мы уехали, я все-таки обернулась и бросила взгляд назад.
Темноглазый парень стоял в дверях и смотрел нам вслед.
Мне вслед.
Мы остановились у единственного добротного на всю деревню здания — отштукатуренной каменной церкви с колокольней, и Волчара объявил, что вот теперь-то можно и оттянуться по полной. Гамадрил смачно втянул носом небольшую щепотку пыльцы и осклабился:
— Я тут как раз приглядел у одного старикана двух смазливых дочек. Пойду, навещу.
У меня перед глазами против воли всплыли лица девочек, на которых положил глаз Гамадрил. Тоненькие, большеглазые, лет пятнадцать-шестнадцать, не больше…
Противно, до чего же противно!
— Да зачем тебе эти убогие? Вернемся, продадим пыльцу, и ты любую снимешь — девки к тебе в очередь выстроятся, — попробовала отговорить его я.
— Так это ж ждать придется, а я сейчас хочу, — резонно возразил Гамадрил. — Как мне, спрашивается, решать эту проблему? Или, может, ты хочешь помочь?
Я отвернулась. Он глумливо заржал, и к его громкому гоготу немедленно присоединился тонкий, визгливый, со всхлипами, смех Психа. Волчара обвел веселящихся тяжелым взглядом, и они заткнулись как по волшебству. Псих отвернулся и зарылся в пыльцу. Гамадрил неразборчиво буркнул мне что-то вроде "Ты, это… Ну, я это так…", грузно перевалился через борт вездехода и уверенно, по-хозяйски, направился в переулок неподалеку.
Вскоре вслед за ним побежал Псих.
Я снова стиснула зубы и принялась твердить, словно заклинание: "Семьсот тысяч, семьсот тысяч, семьсот тысяч".
