— Дорогой, тут кое-кто хочет с тобой познакомиться.
Мерьем была низкорослой дамой пятидесяти с хвостиком лет с копной волос, со скрипучим голосом, в пиджаке с подплечниками и осиной талией, но она сжала плечо Георгиоса Ферентину железной хваткой борца и подвела к группе мужчин у ступенек бассейна.
— Это Сабри Илич из «Хюрриет»,[41] Азиз Албайрак из отдела государственного планирования, а Акифа Хикмета с факультета ты уже знаешь. А это Георгиос Ферентину, тот самый плохой мальчишка, что не дает покоя Наби Нассиму в Колумбии.
Теплым сентябрьским вечером их разговор шел о нефтяном кризисе, который грянул год назад зимой, когда старушки замерзали в своих квартирах в Стамбуле. Сначала заикаясь в такой примечательной компании, Георгиос предположил, что более безопасное энергетическое будущее будет подпитываться природным газом. Газ менее подвержен политическим колебаниям цен в ОПЕК, в транскаспийском регионе газа так много, что, даже если сжигать его в газовых факелах, это все равно вернуло бы Турции ее традиционную позицию на Кавказе. Акиф Хикмет, подмигнув своему студенту, сказал, что американцам не понравится, если их основной партнер в обеспечении безопасности на Ближнем Востоке свяжется с их идеологическим противником ради энергетической политики. Сабри Илич, новый редактор отдела деловых новостей газеты «Хюрриет», сказал, что это в первую очередь американцы взвинчивают цены на нефть. Азиз Албайрак из Анкары заявил, что Турция должна смотреть на запад, а не на север, в сторону ЕЭС, а не СССР. Георгиосу было девятнадцать лет, на нем был костюм для похорон и дешевые ботинки, но люди, чье мнение формировало государство, закивали, когда он заговорил. Он почувствовал себя невесомым, наполненным светом, который готов был брызнуть из каждой поры, голова кружилась от интеллектуального волнения, но в то же время он вел себя уверенно и все контролировал. Он отдавал себе отчет, что его рот не откроется раньше времени и не выпалит лишнего. Теперь они энергично спорили о том, какие эффекты повлечет девальвация и конвертируемость лиры: Центральный банк откроется международным рынкам и инвесторам, но при этом лира станет уязвимой перед валютными спекулянтами. А что думал на этот счет Георгиос-бей? Георгиос-бей на мгновение отвлекся от спора, и в ту же секунду девушка, которая так же увлеченно беседовала на другой стороне бассейна, отвела глаза. Их взгляды встретились. Этот взгляд стер все мысли. Георгиоса Ферентину поразил молнией старейший из богов. Его взгляд продолжил движение, но момент был упущен. Девушка вернулась к разговору, а он растерялся. Как всякий нормальный ботаник, который привык учиться под аккомпанемент телевизора, орущего радио, криков и воплей и оживленной болтовни, Георгиос отстранился от своей компании и настроился, словно радиоперехватчик, на далекую и яркую звезду — на нее. Девушка говорила о политике с группой очарованных мужчин, сидящих вокруг нее на мраморной скамейке, как жители античных Афин. Она строила теории касательно «глубинного государства», живучей турецкой паранойи, что государство — это тайная организация, которой управляет клика генералов, судей, промышленников и гангстеров. Массовая резня на площади Таксим за три года до этого и убийство Алевиса спустя несколько месяцев в Кахраманмараше, нефтяной кризис, длительная экономическая нестабильность и даже вездесущие «Серые волки», молодежное националистическое движение, распространяющее патриотические листовки и оскверняющее греческие церкви, — не звенья ли это цепи событий, за ниточки которых дергают пальцы Дерин Девлет, того самого «теневого государства». С какой целью, интересуются мужчины. Государственный переворот, объясняет девушка, наклоняясь вперед и сжимая пальцы. Именно тогда Георгиос Ферентину запал на нее. Классический профиль, решительный подбородок и красивые скулы. А еще то, как она покачала головой, когда собеседники с ней не согласились, и как качнулись при этом ее вьющиеся волосы. Она не стала спорить, а поджала губы и посмотрела на собеседников так, словно их тупость — оскорбление природе. Ее выражение лица во время спора уравновешивало поразительное спокойствие, пока она слушала, обдумывала и выстраивала новый ответ. Теперь она замолчала, ощутив чей-то взгляд, а потом повернулась к Георгиосу и улыбнулась.
В конце лета 1980 года Георгиос Ферентину влюбился в Ариану Синанидис около бассейна Мерьем Насы. Три дня спустя, двенадцатого сентября, начальник генштаба вооруженных сил Кенан Эврен сверг правительство и запретил любую политическую деятельность.
И вот теперь Ариана вернулась в хитросплетение улиц, на площадь перед ним. Он пытается вообразить, как время оставило свои следы на ее лице, углубив морщинки, заострив и без того резкие черты, добавив теней. Вряд ли Ариана подурнела и раздобрела так, как он. Она всегда будет двигаться как муза. Но зачем она вернулась? Он стар, прошло сорок семь лет. Отважится ли он найти ее?
У всех меньшинств нюх на слежку. Георгиос медленно поворачивается на скрипящем кресле. Змея прильнула к стене, не сводя с Георгиоса своих ярких, словно драгоценные камни, глаз. Георгиос Ферентину кивает следящему за ним роботу и неуклюже спускается по лестнице в свою библиотеку. Какой-то он сегодня неповоротливый. Машина скользит впереди него по стене. Тот же инстинкт старого грека из Фенера[42] познакомил Георгиоса с соседским мальчиком Джаном Дуруканом. Как-то раз зимним вечером он размышлял над своим смарт-экраном, пока караель, черный ветер,[43] выискивал щели в оконной коробке; тут шею слегка закололо, и Георгиос поднял голову. На резной деревянной люстре спрятался крошечный наблюдатель. Георгиос встал на стул, чтобы рассмотреть его получше, но штуковина упала на пол и бросилась к двери. Однако Георгиос был у себя дома. В мгновение ока он схватил пиджак со спинки стула и накинул на убегающего шпиона. Георгиос поймал его, поднял пиджак и остолбенел. Непонятный предмет корчился и бурлил, словно был чем-то инфицирован. Во все стороны расползались крошечные роботы-паучки. Георгиос с изумлением покачал головой. Когда последний паучок устремился к щели под дверью, ведущей в библиотеку, Георгиос накрыл его стаканом: «Попался!»
Через час в дверь его квартиры кто-то постучал.
— Входи! — сказал Георгиос. — Мне кажется, у меня тут есть одна твоя штучка.
Мальчик нахмурился, наклонился вперед. Разумеется. У него же нелады с сердцем. Как и все жители дома дервиша, Георгиос каждый новый год получал под дверь записку, в которой ему напоминали избегать громких ссор, тяжелой обуви, электроинструментов, а еще просили не стучать, не ронять кастрюли и убавлять музыку и телевизор. Георгиос Ферентину уже двадцать лет не держал в тесной кухоньке ничего тяжелее металлического чайника и, что нетипично для математика, не обладал музыкальным слухом. Твой паучок в библиотеке, написал Георгиос карандашом на стене у двери. Мальчик вытаращил глаза при виде такого беззаботного вандализма.
