В тот же день он допустил «досадную» ошибку — стал печатать доклад, держа микрофон задом наперед, в то время как другой сотрудник 663 В смотрел на него. Он испытал некоторое чувство вины, но тем не менее пошел на это.
Вечером того же дня он, к своему удивлению, по-настоящему «вырубился» во время ТВ-сеанса, хотя передача была довольно интересная — о настройке нового радиотелескопа в Изре. И потом, во время собрания домового фотоклуба, у него так слипались глаза, что он был вынужден попросить извинения и уйти к себе в комнату, где, не переодеваясь в пижаму и не выбросив использованный балахон, плюхнулся на койку и выключил свет. И ждал интересных сновидений.
Проснулся он с чувством страха, ему показалось, что он заболел и нуждается в помощи. Что стряслось? Не сделал ли он что-то не то?
Он вспомнил все и замотал головой, с трудом в это веря. Действительно ли это было так? Неужели он до такой степени был заражен, отравлен этой группой хворых бедняг-номеров, что преднамеренно совершал ошибки и пытался обмануть Боба РО (и, быть может, преуспел!), вынашивал в себе мысли, враждебные всему любящему Братству? О, Христос, Маркс, Вуд и Вэнь!
Вспомнились слова той молоденькой, которую звали Маттиола, просившей его не забывать, что только химические препараты будут рождать мысли о том, что он нездоров, вещества, введенные в него без его на то согласия. Его согласия! Как будто его согласие имело хоть какое-то отношение к лечебной процедуре, предназначенной для защиты его здоровья и благополучия, составной части здоровья и благополучия всего Братства! Даже до Унификации, даже во времена хаоса и сумасшествия двадцатого столетия никто не испрашивал согласия номеров на прививки против туфа, или тифа, или как там называли эту страшную болезнь. Согласие! И он все это выслушивал, не возражая и не возмущаясь!
С ударом гонга на побудку он выпрыгнул из кровати, стараясь исправить немыслимые свои поступки. Он сбегал и выбросил вчерашний балахон, оправился, умылся, застелил постель, поменяв простыни. Пошел в столовую и заказал себе унипек и чай, сел среди других номеров, готовый помочь им, передать что-нибудь за столом, таким образом демонстрируя лояльность и любовь к ним, доказывая, что он не болен, что он не отступник, каким казался накануне. Номер слева от него доедал свой унипек.
— Не желаете ли кусочек моего? — предложил Чип.
Номер был явно смущен.
— Нет-нет, что вы, — сказал он. — Спасибо, конечно, вы очень добры.
— Вовсе нет, что вы, — возразил Чип, хоть и был рад, что номер имел иное мнение о нем.
Он поспешил в Центр и пришел на восемь минут раньше положенного. Вынул пробу из своей секции, а не из чужой, и отнес ее к своему микроскопу. Правильно надел очки и приступил к работе, строго следуя инструкции. Он уважительно запросил данные из Уни (прости мое отступничество, всезнающий Уни) и почтительно ввел новые данные (представляю точную и достоверную информацию по образчику гена НФ5045).
Заглянул руководитель сектора.
— Как идут дела? — спросил он.
— Превосходно, Боб.
— Отлично.
И тем не менее днем ему стало хуже. А как же там они, эти хворые бедняги? Должен ли он бросить их на произвол недуга, табака, их сниженных доз, их Пред-У-мыслей, Но он ничего не смог бы сделать. Они завязали ему глаза, отыскать их было невозможно.
Но способ, как их найти, существовал: Снежинка показала ему свое лицо. Сколько могло быть в городе почти белых номеров, женщин ее возраста? Три? Четыре? Пять? Если бы Боб запросил у Уни их имяномы, ответ не заставил бы себя ждать. И тогда ее отыскали бы и вылечили, а она бы сообщила имяномы остальных. И в течение дня или двух можно было бы найти всю группу и оказать им помощь.
Такую же, как он оказал Карлу.
Это его и остановило. Карлу он помог, но осталось ощущение вины — вины, которая не уходила многие и многие годы. И сейчас это чувство вины сидело в нем, стало его частью. О, Иисус Христос и Вэнь Личун, как же невообразимо глубоко он увяз в своем недуге!
— Все ли с тобой в порядке, брат? — спросила пожилая женщина, работавшая за столом напротив Чипа.
— Да, — сказал он, — со мной все в порядке, — он улыбнулся, поднося ко рту свой унипек.
— На какую-то секунду ты казался чем-то очень взволнованным, — сказала она.
— Все в порядке, — заверил он. — Я думал об одной вещи, которую забыл сделать.
— Ах так, — успокоилась она.
Помочь им или нет? Что будет ошибкой? Он знал, что будет ошибкой: не помочь им, бросить их в беде, будто он им и не брат.
Но не был он уверен в том, что не совершит ошибки, оказав им помощь. Как же так получалось, что в обоих случаях он был не прав?
Во второй половине дня он трудился с гораздо меньшим энтузиазмом, но вполне добросовестно и без оплошностей. После работы вернулся в свою комнату, лег на койку на спину и нажал пальцами на глаза так, что в них поплыли цветные пятна. Ему слышались голоса тех ненормальных, он видел себя, берущим препарат не из своей секции и тем причиняющим Братству ущерб, поскольку напрасно тратил свое время, энергию, оборудование и материалы. Раздался гонг на ужин, но Чип не двигался с места, слишком погруженный в мысли, чтобы принимать пищу.
Позднее позвонила Пиис СК.
— Я в гостиной, — сообщила она. — Время — без десяти восемь. Я жду уже двадцать минут.
— Извини, — сказал он. — Сию минуту спущусь.
Они сходили на концерт, потом зашли к ней в бокс.
— В чем дело? — спросила она.
— Сам не знаю, — сказал он. — Последние несколько дней мне как-то не по себе.
Она тряхнула головой и принялась работать над его безжизненным пенисом активней обычного.
— Не понимаю, что происходит, — выпалила она сердито. — Ты с наставником говорил? Я своему рассказала обо всем.
— Я тоже рассказал. — Он придержал ее руку. — Два дня назад прибыла целая группа новых номеров. Почему бы тебе не сходить в гостиную и не подыскать кого-нибудь еще?
Она погрустнела.
— Да, наверно, так и сделаю.
— Ну, конечно, — поддержал он. — Действуй же!
— Не понимаю все-таки, что с тобой, — сказала она, вставая с кровати.
Тогда он оделся, пошел в свой бокс, снова разделся. Он подумал, что не сможет сразу уснуть, но ошибся.
В воскресенье ему стало еще хуже. У него затеплилась надежда, что ему позвонит Боб, поймет, как ему плохо, и вытянет из него правду. В таком варианте на него не лег бы груз вины и ответственности, но пришло бы облегчение. Он сидел в комнате, глядя на пустой экран видеофона. Позвонил кто-то из футболистов, но он сказался нездоровым.
В полдень он пошел в столовую, быстро съел унипек и вернулся к себе в комнату. Позвонили из Центра — наводили справку о чьем-то имяноме.
