— Нет. Здесь секретный объект. Игоря сюда не пустят. Только когда станет Высшим.
— Жаль. Очень хотелось увидеться с ним перед смертью. Тим, как ты думаешь, если здесь посадить цветы, я успею увидеть, как они расцветут? А то слишком голо.
— Успеешь, Костя, обязательно. Я тебе обещаю.
Тим больше ничего не сказал. В тот же день он приказал выкопать несколько цветущих розовых кустов и пересадить их во двор. А потом пошел к Сержу.
— Серж, зачем нам его убивать?
— А зачем он нам нужен?
— Мы не исследовали поведение homo passionaris в социуме. По-моему, это может быть очень интересно. Все равно придется решать, что делать с представителями этого подвида.
— Ты предлагаешь его выпустить?
— Нет, конечно. Сначала попытаться установить жесткий контроль. Вести.
— Тим, и так ясно, что он очень плохо управляем. К тому же крайне опасен.
— Опасен? Мы три месяца над ним измываемся, а он нам ни разу грубого слова не сказал!
— Естественная реакция высшего животного. Он же понимает, что если будет плохо себя вести, это приведет только к ухудшению условий содержания. А он, судя по всему, тяжело переносит неволю. А так ты ему картину подарил, книгами завалил, гитару дал, а теперь еще эти розы! Доживет последние дни в относительном комфорте. У тебя кто-нибудь из подопытных животных вида homo naturalis содержался когда-нибудь в таких условиях?
— Ты и про розы знаешь?
— Знаю. Тим, тебе не кажется, что он может гипнотизировать не только низших?
— Ну, что ты. Я прекрасно помню, что я делал и зачем.
— И зачем ты это делал?
— Чтобы он зря не страдал. Это не нужно. И я хочу продолжить эксперимент. Под мою ответственность.
— Хорошо, под твою ответственность. Но ты очень рискуешь.
Тим вышел во двор, а теперь сад. Костя сидел в обнимку с гитарой и любовался розами. При приближении Высшего он поднял голову.
— Ничего не говори, Тим. Я все понял. Завтра? Послезавтра? Ты ведь вчера приходил предупредить меня. Недаром розы уже распустившиеся. Чтобы я успел посмотреть.
Тим подошел к Косте и сел с ним рядом на ступеньку.
— Я тебя выторговал. Под свою ответственность. Ты уж не подведи.
— Хочешь, я тебе спою? Я понимаю, что тебе неинтересно, но ты просто посиди и сделай вид, что слушаешь. Только песни старые, к сожалению. Здесь не пишется.
Тим потом рассказывал, что Костя пел очень хорошо, даже по нашим меркам. Все равно, конечно, медленное искусство, искусство низших. Но можно настроить восприятие. Слушаем же мы птиц.
— У тебя слова сложноватые для homo naturalis, — заметил Тим. — Ты уверен, что твои слушатели тебя понимают?
— Не знаю. Может быть, на музыку ведутся или на голос, на манеру исполнения. Но им нравится. Тим, я теперь всегда буду жить здесь, в тюрьме?
— Это не тюрьма, это институт.
— Неважно.
— Поглядим.
Установлением жесткого контроля над сознанием Кости занимался в основном Тим. По его словам, получалось. Низший слушался и быстро реагировал на посылаемые ему мысленные команды. Несколько раз ему сканировали мозг. Никакой агрессии.
— Даже лучше, чем я думал, — заключил Тим.
Почти через год, весной, Костя обнаружил себя в саду с только что срезанной любимой розой в руке. Рядом стоял Тим. Костя обернулся.
— Ты заставил меня это сделать?
— Почему ты так решил?
— Я не совсем понимаю, зачем я ее срезал.
— Это последний экзамен. Завтра ты выходишь на свободу.
— Здорово. Только это очень неприятно. Ты все что угодно можешь заставить меня сделать?
— Я не собираюсь насиловать твой мозг без необходимости.
— И на том спасибо.
— Жить будешь в доме рядом с институтом. Из города пока никуда выходить нельзя. И каждую пятницу вечером ко мне, поговорим.
— Сканирование сознания?
— Да.
— Что ж так редко? Может быть, каждый день после завтрака, обеда и ужина?
— Слишком обременительно. И вообще, мне не нравится, как ты со мной разговариваешь.
Тим просканировал Косте сознание. Да нет, ничего. Просто обида. Пройдет.
— Простите меня, товаби. Я забылся.
Тим подошел к нему и взял за руку.
— Я не заставлю тебя сделать ничего ужасного, не беспокойся. Но с организацией бунтов будут сложности.
Костя улыбнулся.
— Какие уж тут бунты!
— Кстати, в твоем новом доме оборудована студия.
— Спасибо, товаби, — кажется, Костя наконец по-настоящему обрадовался.
Когда они уходили из сада, роза упала на землю, и Костя случайно наступил на нее ногой.
Шло время. Костя пользовался большим успехом: собирал целые концертные залы. Скоро диски с его записями попали на материк и продолжили по нему победное шествие. Если бы Костя родился до периода Изменений, он бы, наверное, давно стал миллионером. Но теперь низшие не имеют права владеть собственностью. Как и мы, Иные. Все принадлежит Высшим. Homo naturalis только пользуются имуществом. Мы пользуемся и распоряжаемся, пока это не противоречит воле Высших. Но Косте, кажется, и не нужно было ничего, кроме его студии и маленького дома, почти как Иному. А если бы понадобилось, Тимка бы ему дал — и канделябр, и ковер, и шкаф красного дерева.
Тим продолжал работать в Институте Контроля Сознания. Занимался подвидом homo passionaris, курировал направление. Работы было много. Во избежание возможных неприятностей homo passionaris решили изолировать. Всех. Вплоть до установления жесткого контроля над сознанием. Отправляли в основном на Сейби. В результате времени у Высшего катастрофически не хватало, и он разрешил Косте приходить на сканирование не чаще раза в месяц, правда, иногда сам заходил послушать, как Костя репетирует, и заодно «поговорить».
Нареканий у него на Костю не было, за исключением двух случаев. Первый произошел буквально через несколько дней после того, как Костю выпустили на свободу. Тим решил проверить контроль и заставить своего подопечного сделать какую-то мелочь, но не нашел его. Homo passionaris исчез. Тогда Тим немедленно оставил все свои дела и пошел к нему. Позвонил. Костя открыл как ни в чем не бывало.
— Так, ты здесь.
— Конечно, товаби, проходите.
В комнате на диване лежала гитара, на столе горели свечи.
— Чем ты здесь занимаешься?
— Ничем. Я сочинял песню. Товаби, в чем я провинился?
— Ты вышел из-под контроля.
— Я не хотел, Тим! Я вовсе этого не добивался. Просто когда я пишу, я как-то по-другому себя чувствую.
— Транс?
— Да. Но я не могу не писать! Лучше тогда сразу убей меня!
— Успокойся. Ты можешь отследить у себя это состояние?
— Да. Тим, я ничего больше не могу делать, когда сочиняю! Я вовсе не опасен.
