Меня поразило, что в промежутках между боевыми вылетами Рудель метал диск на аэродроме, как какой-нибудь греческий атлет. Я совсем иначе представлял себе то время.
Еще через несколько дней я все-таки попробовал препарат из литературного раздела. Покойный Брама был большим ценителем Набокова - это подтверждали портреты на стене. В его библиотеке было не меньше тридцати препаратов, так или иначе связанных с писателем. Среди них были и такие странные пробирки, как, например, "Пастернак + 1/2 Nabokov". Было непонятно, что здесь имеется в виду. То ли речь шла о неизвестной главе из личной жизни титанов, то ли это была попытка смешать их дарования в алхимической реторте в определенной пропорции.
Этот препарат мне и захотелось попробовать. Но меня ждало разочарование. Никаких видений после дегустации меня не посетило. Сначала я решил, что в пробирке просто вода. Но через несколько минут у меня начала чесаться кожа между пальцами, а потом захотелось писать стихи. Я взял ручку и блокнот. Но желание, к сожалению, не означало, что у меня открылся поэтический дар: строчки лезли друг на друга, но не желали отливаться во что-то законченное и цельное.
Исчеркав полблокнота, я родил следующее:
За калину твою,
За твой пиленый тендер с откатом,
За твой снег голубой,
За мигалок твоих купола…
После этого вдохновение наткнулось на непреодолимый барьер. Вступление подразумевало какое-то ответное "я тебе…" А с этим было непросто.
Действительно, думал я, пытаясь взглянуть на ситуацию глазами лирического героя - что, собственно, "я тебе" за пиленый тендер с откатом? Приходило в голову много достойных ответов на народном языке, но в стихах они были неуместны. "Мастер языка, - вспомнил я чьи-то слова о Пастернаке, - он не любил мата…" Кроме мата, слово "откатом" рифмовалось с "гадом" и "автоматом". Туда Пастернак не хотел. А в другие места не хотел Набоков.
Я решил, что поэтический эксперимент на этом закончен и встал с дивана.
Вдруг у меня возникло ощущение какой-то назревающей в груди счастливой волны, которая должна была вот-вот вырваться наружу и обдать сверкающей пеной все человечество. Я глубоко вздохнул и позволил ей выплеснуться наружу. После этого моя рука записала:
My sister, do you still recall
The blue Hasan and Khalkhin-Gol?
И это было все. Напоследок только хлопнуло в голове какое-то бредовое трехступенчатое восклицание вроде "хлобысь хламида хакамада", и лампа музы угасла.
Возможно, несовершенство этого опыта было вызвано недостатком эмоционального стройматериала в моей душе. Ведь даже самому великому архитектору нужны кирпичи. А в случае с Набоковым дело могло быть еще и в недостаточности моего английского вокабуляра.
Но эксперимент нельзя было назвать бесполезным. Из него я понял, что существует способ ограничить объем информации, содержащейся в препарате: никаких сведений о личной жизни поэтов в нем не было.
Я решил спросить об этом Митру.
— Ты что, залез в библиотеку? - спросил он недовольно.
— Ну да.
— Не трогай ничего. Тебе на занятиях материала мало? Я могу Иегову попросить, чтобы он тебя загрузил…
— Хорошо, - сказал я, - я не буду больше. Но объясни, как получается, что в образце остается только одно какое-то свойство? Например, только связанное со стихосложением? И никаких картинок?
— Перегонка. Есть специальная технология. Красная жидкость проходит через цилиндрическую спираль в шлеме на голове вампира-чистильщика. Он впадает в особый транс и концентрируется на аспекте опыта, который надо сохранить. При этом все остальные фракции опыта гасятся за счет химических субстанций, которые принимает чистильщик. Так делают, чтобы выделить нужный спектр информации и убрать все остальное. Человеческий опыт вреден и разрушителен. А в больших дозах просто смертелен. Почему, по-твоему, люди мрут как мухи? Именно из-за своего жизненного опыта.
— А почему тогда я глотаю этот опыт ведрами на уроках?
— Это другое, - сказал Митра. - Тебе специально дают неочищенные препараты для того, чтобы ты, так сказать, набрал балласт.
— Зачем он мне?
— Если у корабля не будет балласта, он перевернется и утонет. А если напустить в него немного воды - той же самой, что за бортом - он приобретет устойчивость. Ты должен быть готов к любому переживанию. Это как прививка.
Неприятно, конечно, но ничего не поделаешь. Входит в программу обучения любого вампира.
Даже без запрета я не стал бы дальше экспериментировать с картотекой.
Митра был прав - мне приходилось глотать уйму препаратов во время дневных уроков; заниматься тем же самым в свободное время было бы патологией.
Но меня очень интересовал один вопрос.
Из разговора с Энлилем Маратовичем я понял, что вампиры считают людей чем-то вроде дойного скота, специально выведенного, чтобы служить источником пищи. Мне трудно было в это поверить. И не только потому, что человечеству отводилась слишком жалкая роль.
Дело было в том, что я нигде не видел, так сказать, самого механизма доения. Укус, с помощью которого вампир знакомился с чужим внутренним миром, явно не был достаточен для пропитания. Это был просто анализ крови. Значит, должен был существовать другой метод.
Я пытался представить себе, как выглядит этот процесс. Может быть, думал я, вампиры поглощают красную жидкость, собранную в медицинских целях?
Или где-то в третьем мире существуют плантации, на которых людей разводят специально?
Эти темы часто встречались в масскульте. Я вспомнил фильм "Остров", где наивных инфантильных людей, предназначенных для разделки на запчасти, выращивали глубоко под землей - они ходили по стерильным коридорам в белых спортивных костюмах и надеялись, что им когда-нибудь повезет в жизни… А в фильме "Блэйд-3" была фабрика с запечатанными в вакуумные пакеты коматозниками, производящими красную жидкость на прокорм вампирам, даже не приходя в себя.
Неужели все так и обстоит?
Была и другая загадка. Вампиры ели обычную человеческую пищу. После занятий я несколько раз обедал с Бальдром и Иеговой - и этот процесс не включал в себя никакой готики. Мы ходили в средней руки ресторан на Садовой, где ели суши. Все было вполне по-человечески. Правда, один раз Иегова заказал себе стакан свежевыжатого томатного сока - и, пока он пил его, двигая своим большим кадыком, это казалось мне до того отталкивающим, что я серьезно усомнился в своей способности стать вампиром. Никаких других действий, напоминающих кровососание или хотя бы намекающих на него, ни Бальдр, ни Иегова при мне ни разу не совершили.
