— Меня тоже приглашали, — мечтательно припомнил инженер, его немного развезло от тепла и хмельного напитка.
— Сходите непременно. Без сторожа вечеру удачи не будет, — поощрил его намерение Двудомный, допил остатки из кружки. — Может, еще по паре бутылочек? Я, разумеется, угощаю — предложил он с легкомысленным радушием.
Яромир не отказался.
Если бы он знал наперед, сколько их выйдет, этих бутылочек! Надо же, так нализаться за час, и подумать только, пивом! Со станции Яромир шел, мало сказать, что навеселе. Потому как понятие это априори предполагает забубенного, радующегося жизни гуляку, возможно горланящего песни и раздающего налево-направо по первому требованию денежные знаки, сигареты, зажигалки, сердечные пожелания, приободряющие сочувствия в комплекте с визитками и номерами телефонов, поцелуи, обещания и предложения жениться на первых встречных девушках.
Но этап алкогольной эйфории был пропущен инженером, даже не успев начаться. Его не объяла тоска или вселенская скорбь, скорее одолело и подчинило угнетающее раздумье. Он шел, заплетаясь в ногах, ватных и неустойчивых, обе руки его безвольно повисли вдоль тела, иногда подражая колебаниям маятника при слишком большом наклоне к негостеприимной, холодной осенней земле. Снова подморозило, снова с неживым хрустом ломалась тонкая наледь вчерашних непросохших лужиц. Инженер двигался будто бы и во сне, в то же время сознание его, обращенное теперь внутрь себя, проявлялось ясно, как никогда.
Мир города Дорог, в котором Яромир существовал уже более суток, был удивителен. Да что там, он был даже инопланетен. Один Хануман чего стоил, не говоря уж о тигре и гибельном репейниковом лабиринте. А барабан, газета, полустанок, разве они не заслуживали изумленного внимания? По-хорошему, коли он в своем уме, давно бы сбежал прочь и вызвал бы из ближайшего населенного пункта… собственно, кого бы он вызвал? Неотложку или психиатрическую бригаду, милицейский патруль или журналистский казачий разъезд в поисках сенсаций? Город Дорог присутствовал на карте, имел во главе управления мэра, хотя бы тот и разгуливал по улицам в боярской шапке и пенсне. И здание муниципалитета, и клуб, и чайная, и «Продмаг № 44», и огороды, и даже теплая уборная — все это был реальный мир. И в то же время не имевший с реальностью ничего общего.
Яромир сейчас только понял, отчего не покинул город Дорог тотчас, после знакомства с полоумным градоначальником Волгодонским, предложившим ему должность заводского сторожа. И отчего не уехал позднее, несмотря на тигра в зарослях и Царя Обезьян на рубероидной крыше. Причина представлялась ему вразумительно объяснимой. Он не ощущал подлинного, безумного испуга, даже когда в панике стучал в барабан, все равно будто делал, слушал и видел издавна ему знакомое, лишь хорошо позабытое, а может, и не позабытое, но утерянное, растраченное, вернее, отделенное от него нарочно.
Это была жизнь, пусть местами утрированная и преувеличенная, иногда — словно неправильно отснятая и нарезанная кадрами пленка, где монтажер не просто перепутал несовместимые части и времена, но то же самое в процессе создания ленты, по небрежности или умыслу, сделали гримеры и костюмеры, оформители интерьеров и постановщики спецэффектов. А бедный одуревший режиссер, демиург здешнего действа, настолько обалдел, бедняга, от невероятия ошибок, что раздал чужие реплики персонажам, и более того, бессловесных тварей определил в говорящие. Оттого получился мир из «комнаты страха» средней руки гастролирующего Луна-парка, способный напугать разве ребенка, и то до пяти лет, еще верящего, будто пятнистый плюшевый питон на веревочках может всерьез напасть и задушить, а свисающий в капроновой паутине тарантул из папье-маше уловить и ужалить, во всяком случае, довольно больно.
Но если взглянуть правде в глаза, разве он, Яромир, именно как пятилетний малыш, не уверовал в материализацию тигра и в угрозу смерти, тоже отнюдь не призрачную? И тем не менее никуда он не уехал. Город хранил ответы (он знал теперь с достоверной надежностью) на вопросы, которые человеку вообще бессмысленно обращать к себе и окружающим. Поэтому город был реален, хотя и в нереальном бытии. Яромир определенно выступал по отношению к нему в роли беспечного следователя по мелкому правонарушению, например, кражи с витрины пассатижей и мотка алюминиевой проволоки, притом старался заставить преступника расколоться на первичном допросе. Предчувствие беды ощущалось в той грядущей возможности, когда вместо покорного согласия с пустяковым хищением задержанный начал бы сознаваться в целой серии маниакально спланированных убийств с отягчающими обстоятельствами.
Яромир продолжал бессвязное свое движение, но мысли его были упорядочены и строги. Он не знал и не понимал, что и зачем привело его в город Дорог, уж точно не сгинувшая в материально-денежных исканиях любимая жена, а потому порешил остаться до поры и, главное, постараться увидеть местную жизнь изнутри, может, и ответы тогда сыщутся сами собой. Хотя вопросов он не задавал.
До его слуха, приглушенного пивными парами и внутренним сосредоточением, донеслась музыка. Отнюдь не текуче-нежная колокольная мелодия: инженер был свидетелем ее исполнения перед уходом с полустанка, когда смотритель Двудомный явил все свое мастерство. Куда там, кошачий концерт по мотивам «он уехал прочь на ночной электричке», однако в жестком рок-н-рольном сопровождении. Вопли неслись со стороны свободного клуба «Ротонда», из чего Яромир заключил — танцы уже начались, и может даже, в самом разгаре.
Желая удостовериться, инженер посмотрел на часы с подсветкой. Цифры немедленно и безжалостно расплылись, раздвоились кварцевыми фосфорными пятнами, но после упорных усилий сконцентрировать взгляд Яромир сумел разобрать: «23.15», значит, в клубе плясали не менее получаса, если учесть обязательную вступительную неразбериху на подобных мероприятиях. Он подумал немного; в свете ближнего неуверенно-услужливого фонаря оглядел себя. Ботинки, хоть и вычищенные, несомненно бабкой Матреной, были старые, видавшие виды, а в рюкзаке остались почти новые, коричневые в дырочку, производства фирмы «Саламандра», зато джинсы на нем — вторые, хорошие.
Первые, плохие, обтрепанные бахромой по низу, та же бабка отобрала после сторожевого дежурства в стирку. Дождевик, конечно, подкачал, но в клубе имеется гардеробная. А вот свитер приличный, модный — последний, прощальный подарок жены, вроде для очистки совести. С воротником на пуговках, весь в задумчивый, бархатный рубчик, сине-темный, манжеты еще не растянутые и сохранившие форму. Что же, танцы так танцы! Пиво подталкивало его вперед, сейчас и в смысле удобного туалета, ему, пиву, срочно потребному. Мочиться под чужим забором Яромиру показалось зазорным, а ведь в иные времена черта с два помешкал хоть минуту, давно бы оросил струей ближайшие укромные доски. Ныне же, впервые в жизни, вдруг оказался он лицом значимым и запоминающимся, новый заводской сторож, страшно сказать! Потому любое скандальное свое начинание должен был теперь умерять усилием воли, дабы не опозориться принародно и не уронить персональное достоинство, хотя бы в его случае и место красило человека, а не наоборот.
