Свет мигнул и погас. Несколько мгновений Антон оторопело сидел в темноте, уставившись на экран е-книги. Потом включилось аварийное освещение, завыла сирена. Антон вскочил, машинально сунул е-книгу в карман комбинезона и выбежал прочь.
По коридору в сторону мостика неслись Верочка и второй пилот. Антон побежал за ними. Пилот круто повернулся и заорал:
— В свою каюту, живо! Забыл, чему учили, что ли?
— Я офицер, — пытался протестовать Антон.
— Да мне по хрену, кто ты! В каюту, быстро, и не выходить без разрешения!
Пилот исчез за поворотом коридора. Антон проглотил комок в горле и поспешил в каюту.
***
Тук-тук-тук. Стучит сердце. Гудят приборы. Корабль-полутруп летит в космическом пространстве. Дрейфует, как пустая консервная банка. Скоро он станет кирпичиком, который возьмет исполинская огненная рука, чтобы построить домик.
Тук. Тук. Тук. Это чьи-то шаги за стеной. Это мои коллеги встали и ходят по коридорам, и иногда стучат в мои двери, но не могут открыть. Им досадно, что я не с ними.
***
Работало только аварийное освещение. Антон просидел в каюте шесть часов. Никто не появлялся, и он наконец решился на вылазку.
В коридоре было пусто. Антон шел, стучал в двери других личных кают, но никто не отзывался. Он попробовал открыть одну дверь. Нажал на кнопку – створки разошлись, не потребовав отпечатка пальца. На кровати одиноко сидел желтый зайчик. Больше – никого.
В других каютах тоже оказалось пусто. Антон вспомнил, что сегодня в кинозале показывали старую комедию, и все должны были быть там. Кинозал – на второй палубе. Он пойдет туда, но сначала – на мостик.
Мостик был открыт. Антон вошел. Капитан лежал на полу, раскинув руки, взгляд светлых глаз устремлен в пустоту. Поперек него, лицом вниз – Верочка. Штурман и первый пилот – на пультах управления. Голова пилота – в запекшейся крови. Второго пилота здесь нет.
Антона вырвало.
Придя в себя, он первым делом перевернул Верочку, для порядка пощупал пульс, хотя было видно – мертва. Остальные – тоже. На ее теле нет видимых повреждений. Антон сложил ее руки на груди и ладонью попытался закрыть ей глаза. Один глаз так и остался полуоткрытым и, казалось, следил за ним. Рот девушки кривится в непонятной ухмылке, смерть обезобразила ее.
Антон сделал для капитана то же, что и для Верочки. Позже, когда он найдет остальных, надо будет отнести четверых погибших к шлюзу, упаковать в прозрачный пластик, прочитать короткую речь и отправить за борт, к звездам. Так принято хоронить в космосе. Антон никогда раньше не понимал, насколько это правильно – и по отношению к мертвым, и по отношению к живым.
Он заставил себя взглянуть на приборы. Кое-что он в них понимал, не зря учился в академии несколько лет. И вот теперь стало по-настоящему страшно.
Вторая палуба, где находился кинозал, была полностью разгерметизирована. Жизнеобеспечение первой палубы еще держится, но скоро откажет. Воздуха хватит на некоторое время, но где-то есть утечка. Исправить всё одному – нереально.
Так. Спокойно. Не может быть, чтоб только он один остался. Надо найти выживших. Не могли все тридцать пять человек пойти смотреть этот проклятый фильм. Где второй пилот, в конце концов? Он же приказал ему идти в каюту. Сначала надо найти людей, а потом мы решим, что делать дальше.
Антон носился по коридорам, врывался во все каюты – все двери открывались легко. Никого. Он остался один. Когда он понял это, он сел посреди коридора и заплакал.
Истерика продолжалась недолго. Паника прошла. Антон снова направился на мостик. Он хотел жить. Он знал, что на мостике всегда есть скафандры. Он не сможет отремонтировать корабль, не сможет препятствовать полной разгерметизации (где-то пробоина, не иначе), но может направить подачу воздуха в одно маленькое замкнутое помещение, вроде склада – на каюту, пожалуй, не хватит. Рисковать он не хотел.
Он столкнул с кресла навигатора, стараясь не смотреть тому в лицо, и проверил курс. Не было никакого курса – корабль дрейфовал. Антон отчаянно выругался. Он абсолютно ничего не знал о навигации. Залез в корабельную базу данных, просмотрел все, что там есть. Это было очень важно – проложить курс так, чтобы «Перун» сам, без пилота, добрался до Марса и потом сам сел. Это невозможно.
Антон сделал, как смог. Время истекало.
Антон влез в скафандр, хотя воздух в помещениях еще был. Он нашел не то склад, не то сортир, крохотный, но подойдет. Перетаскал туда из камбуза канистры с водой и провизию, с запасом, чтоб хватило месяца на четыре. Принес одеяла и матрас из своей каюты и карманный фонарик с вечной батарейкой. И, наконец, занялся тем, что умел лучше всего – системами жизнеобеспечения.
Освещение отказало полностью – придется обойтись без него. Гравитация, слава богу, осталась. Замкнул на отсек цепи подачи воздуха. Загерметизировал помещение. Поставил блокировку на три месяца с невозможностью открытия помещения изнутри, так как знал, что не выдержит и попытается выйти, причем про скафандр может забыть.
И наконец, заперся внутри.
Фонарик сломался через неделю.
***
Я просыпаюсь от грохота. Пол подо мной подпрыгивает, а потом я падаю. Сбиваю телом банки и канистры, натыкаюсь на что-то человекоподобное и холодное и начинаю орать. Мир вращается вокруг меня, его стены бьют меня в спину, в живот, в голову. Мир меркнет.
Открываю глаза. Вокруг – родная, привычная, уютная темнота. Затылок налит свинцом. Прикасаюсь в голове – мокрая. Пальцы липкие. Облизываю – кровь.
Шаги. Я уже слышал шаги. Это за мной идут Верочка и капитан. Теперь-то точно достанут. Да ладно, оно и к лучшему. Хоть не один буду.
Двери моего отсека распахиваются. На пороге – двое людей в скафандрах, из лбов бьют мощные световые лучи. Вою от боли – свет резанул по глазам. В следующий момент задыхаюсь. Значит, все-таки удушье…
Мир меркнет.
На моем лице – кислородная маска. Я лежу на чем-то твердом, и оно катится по ровной поверхности. Открываю глаза – взгляд сначала никак не может сфокусироваться. Потом вижу два луча над собой. Вытягиваю вверх руку: над лицом – прозрачный нанопластик. Не могу понять, где я.
Через время – я совсем теперь не могу его измерять – каталка выезжает в свет. Закрываю глаза руками, очень уж больно опять, решаюсь чуть раздвинуть пальцы. А потом открываю глаза так широко, как только могу, чтобы не упустить, запомнить, впитать в себя то, что вижу.
Глазам по-прежнему больно, но это такая мелочь…
Надо мной – розовое небо.
Санин Дмитрий
259: Instrumentum Vocale
Вот Вам и решение всех проблем. Нет больше ни богатых, ни бедных – есть только элита, живущая в новом Эдеме – мыслители, поэты, учёные. Вы спросите: «А кто же будет работать?» Правильный вопрос, молодчина. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку, но в совершенно иных дозах.
