Пожилая женщина хочет съездить за счет государства на курорт. Она выкладывает из сумки на стол амбулаторную карту, санаторно-курортную карту и документы. У неё артериальная гипертензия второй степени, гипертрофия левого желудочка и отсутствие какого-либо лечения. Проглядев амбулаторную карту, я вижу, что ей уже назначали гипотензивные средства.
— Нет, я их никогда не пила, — отмахнулась женщина от моего вопроса, — я использую только народные средства, а не эту вашу химию.
— И вам говорили, что вы можете умереть от инсульта?
— Этого не может быть!
Женщина категорична и уверена в себе. Она не будет принимать назначенные её лекарства.
Пожав плечами, я делаю своё дело — осматриваю, подробно пишу в карте диагноз и рекомендации. В санаторно-курортной карте в нужном месте я пишу, что лечение в условиях санатория женщине противопоказано. Я знаю, как на это среагирует пациентка, поэтому отдаю ей документы и говорю:
— Я вам не могу разрешить санаторно-курортное лечение. Если вы с этим не согласны, то можете сразу идти дальше, к заместителю главного врача по медицинской части или к главному врачу. Или сразу в горздрав.
— То есть, как не можете?!
Лицо женщины краснеет. Она смотрит в бумаги и читает мои записи.
— Что значит противопоказано?!
— Всё эти вопросы можете задать в кабинете триста двадцать два.
— И задам, — она резко встает и сгребает карту и документы в охапку, — да я до главного врача дойду!
Хлопнув дверью, она уходит.
Я смотрю на Марину. Девушка что-то набирает на клавиатуре. На лице бессмысленно-счастливая улыбка, она еле слышно что-то напевает и явно ничего не замечает вокруг. Всё как обычно, — довольный и радостный человек, не видя препятствий и ужасов бытия, с удовольствием шагает в пропасть. И когда придет осознание, будет уже поздно — дно бездны окажется так близко, что уже ничего нельзя будет изменить.
В дверь заглядывает следующий пациент.
— Можно?
— Да.
Пациентка садится на стул и протягивает диспансерную книжку беременной женщины.
— Мой врач-гинеколог сказала, что надо вас посетить, — говорит она.
Ногина Ирина, двадцать девять лет, первая беременность. Срок — восемь недель. Пятнадцать лет назад операция на сердце по поводу врожденного порока. Хорошая компенсация после операции, но серьезный порок сердца и операция в подростковом возрасте не до конца решила проблему. И еще — огромное желание выносить и родить ребенка.
— Вас что-то беспокоит? — спрашиваю я, глядя женщине в глаза.
— Нет. Всё хорошо.
Я вижу, что она врет. Она боится, что ей не разрешат выносить беременность. Такое уже было в её жизни — девять лет назад её вынудили сделать аборт, объяснив, что она умрет или во время беременности, или прямо в родах. Тогда она была молода и верила докторам. Сейчас она мысленно решила, что ни за что не пойдет на прерывание беременности. Лучше смерть, чем убийство.
Тахикардия до ста ударов в минуту, но это объяснимо — сейчас она сильно волнуется. Впрочем, она всегда волнуется, когда видит белый халат или заходит в медицинское учреждение. Легкий румянец на щеках, но причина та же — волнение. Иногда при физической нагрузке боли в области сердца, о которых она не говорит, но, как правило, боли появляются при серьезной нагрузке. Она может без отдыха подняться на пятый этаж, и это очень хорошо.
Да, это только начало беременности. Всё еще впереди. Я смотрю на женщину и понимаю, что она не услышит меня. Что бы я ни говорил, она уже приняла решение. Никакие слова и запугивания не смогут заставить её свернуть с избранного пути.
Ногина Ирина решила идти своей дорогой.
— Отлично, — говорю я, улыбнувшись, — у вас хорошая беременность и больное сердце. Я предлагаю вам свою дружбу на ближайшие семь месяцев.
Женщина удивленно смотрит на меня большими глазами.
— Я имею в виду, что если хотите выжить, то давайте выносим беременность вместе. Если вы будете делать то, что я вам скажу, то у вас всё получится — у вас родится здоровый мальчик, и вы проживете еще долго и счастливо. Согласны?
Женщина пожимает плечами и кивает. Она думала, что её будут ругать и заставлять делать аборт, поэтому легко согласилась на предложенное сотрудничество.
— Сначала вы сделаете ЭКГ и УЗИ сердца, а потом я вам объясню, как жить дальше.
Взяв бланки направлений, Ирина Ногина уходит.
Она очень сильно хочет идти своей дорогой.
И я хочу помочь ей.
И причина проста — она отбилась от стада и пошла своим путем. Я хочу дать ей шанс выжить, как бы глупо это не звучало.
24
Мария Давидовна села в автомобильное кресло и пристегнула ремень. Вилентьев устроился рядом, повернул ключ зажигания и спросил:
— Ну, и что вы по этому поводу думаете?
— Да, без всяких сомнений, это Парашистай убил мать этой девочки.
Они только что вышли из детского дома, где трехлетняя девочка по имени Ангелина сказала, что в ту ночь, когда была убита её мать, она сидела на полу в кладовке и слышала, как кто-то подходил к двери. Мария Давидовна как-будто снова услышала тоненький голос девочки:
— В Новый Год я просила Деда Мороза, чтобы он пришел и забрал к себе мою маму, потому что она совсем не любит меня. Вот он и выполнил мою просьбу. Я слышала тихие шаги, потому что Дед Мороз всегда ходит в валенках. Я знаю, это был он. Я сказала ему спасибо, но шепотом. Не знаю, может он меня не услышал.
Мария Давидовна задумчиво смотрела на серую ленту асфальта, которая стремительно неслась навстречу автомобилю, и видела перед собой большие глаза маленькой девочки.
Да, она не сомневалась, что мать этой девочки убил Парашистай. И это приводило к мысли, что доктор Ахтин изменился. Нет, может он сам и не изменился, но мотивация убийств стала другой. Нельзя, конечно, судить только по одному случаю, но такое впечатление, что он хотел сделать доброе дело.
Над этим надо еще подумать.
— Вы уверены, Мария Давидовна, что это он? — спросил Иван Викторович, когда они выехали на трассу и поехали быстрее.
— Да. Процентов на девяносто девять.
Она помолчала и озвучила свои мысли:
— И если это действительно он, то мне кажется, Парашистай стал немного другим. Я имею в виду, что у него изменился выбор жертв. Если раньше он выполнял определенный ритуал, собирая жертвенные органы, то теперь, убивая, он преследует какие-то другие цели. Пока они мне не понятны, и по одной жертве нельзя делать однозначные выводы, но что-то в убийстве Анжелы Мясниковой меня смущает. Такое впечатление, что Парашистай хотел сделать доброе дело.
