— Водку плещешь… — недовольно заметил Борька.
Колодников спохватился и выпил.
— Ну вот… — сдавленно продолжил он.
— Да ты закуси сначала.
Забывший после двух стопок о своей мрачной угрозе стать вегетарианцем, Алексей живо расправился с небольшим обломком полукопчёной колбасы и куском чёрного хлеба.
— На чём я остановился?..
— На рюмке, — напомнил Борька. — С отпечатками…
— Да что ты привязался к этой рюмке?.. Никакой рюмки не было! Рюмка — это так, образно выражаясь… О чём я перед этим говорил?..
— Как голову подбирали… отрезанную…
Алексей запнулся. Под свитером опять разбежались мурашки, полупроглоченная колбаса стала поперёк горла.
— Ну что… — насупившись, глухо и отрывисто заговорил он. — Мужики, видать, тёртые, привычные, не то что я: ногой в пакет закатили… Ну а сам подумай: чем ещё?.. Рукой — неприятно, да и испачкаешься… И слышу, один мент говорит другому… «Знакомая, — говорит, — картина. Ясно: трамваем башку отмахнуло. Или поездом…»
— Поездом? — усомнился Борька. — Вокзал-то — вон аж где…
— Вот и ему так же сказали… А он упёрся, стоит на своём… «Значит, — говорит, — под трамвай его сунули, а потом уже сюда притащили. И не фиг даже, — говорит, — экспертизы ждать. Надо поблизости все трамвайные линии проверить. Лужа крови должна быть на путях…» А я ещё думаю: «Каким трамваем? Какие трамваи в первом часу ночи?.. Дежурный разве…»
Борька крякнул и принялся сокрушённо качать короткой с проседью стрижкой. Потом налил по третьей. До половины.
— Хреново… — вздохнул он. — Ой, хреново, сосед… Не надо было тебе открывать, вот что…
— Затаскают?.. — с понимающей безрадостной усмешкой спросил Алексей.
— Да и затаскают тоже… — уклончиво ответил Борька. — Всё равно ведь не просекут, что к чему… Сюда бы не ментов вызвать…
Последняя фраза прозвучала тоскливо и как-то больно уж многозначительно. Алексей поставил стопку, надел очки и вопросительно воззрился на электрика.
— А кого? — спросил он. — Прокуратуру?
— А!.. — Борька махнул рукой и выпил.
— Погоди-погоди… — стремительно трезвея, процедил Алексей. — Я тебя за язык не тянул. Говори, раз начал!.. Кого вызвать? Колдунов, что ли?
Борька помялся, покряхтел.
— Не знаю… — нехотя молвил он. — Может, попа…
Алексею немедленно вспомнился батюшка с «дипломатом», покидающий двухэтажный кирпичный особнячок.
— Арку освятить? Или все четыре?..
Борька тут же вскинул голову.
— Ещё в какой-нибудь морду набили?.. А кому?
Колодников прикусил язык. Чуть было и про Димку не проболтался, идиот!..
— Да нет, на всякий случай… — сердито пояснил он. — Чего уж там! Кадить — так кадить! На весь двор…
Электрик озадаченно почесал за ухом. Вид у него был, по правде сказать, разочарованный.
— Чего не пьёшь-то? — спросил он.
— Не буду, — решительно отрубил Колодников. — Я перед тобой — как на духу, а ты мне опять мозги пудришь! По глазам же вижу: знаешь что-то — и молчишь!..
— Смеяться будешь… — отводя глаза, буркнул Борька. — Ты вон образованный… в компьютерах секёшь…
— Не буду! — истово поклялся Алексей. — Ну хочешь — перекрещусь?..
И он угрожающе поднёс троеперстие ко лбу. Угроза, как ни странно, подействовала. Электрик покосился, вздохнул…
— Ты выпей сначала…
Алексей послушно разжал щепоть и выпил. Как заправский алкаш, кашлянул, занюхал рукавом и уставился в ожидании на Борьку. Тот всё ещё жался и кряхтел.
— Не надо было ворота в арках разваривать… — вымолвил он наконец с самым мрачным видом. — А теперь, конечно, перемкнуло накрест…
— Что перемкнуло?.. — У Алексея даже голос сел.
— Двор перемкнуло! — огрызнулся Борька. Засопел и налил ещё. — Раньше-то всё это дело… бульками выходило, как из бутылки… А теперь как бы сквозняком протянуло… из арки в арку…
Алексей моргал.
— Каким сквозняком? Ворота же и так сквозные!..
— Так ведь не воздухом же протянуло, — с досадой сказал Борька. — Я ж про сквозняк — так, для примеру…
— А чем? — жадно спросил Алексей.
— Чем-чем!.. — ощетинился Борька. — Я, что ли, знаю, чем? Протянуло — и всё…
* * *
Далее мерзавец Борька вспомнил вдруг, что ему надо куда-то там бежать по вызову, и опять оставил Алексея в дураках: всё у него выспросил, а сам так ничего по сути и не сказал…
Выставленный из бендёжки Колодников постоял, пораздувал во гневе ноздри, да и убрался восвояси. Шёл и злобствовал… Ну не придурок, а? То привидения чекистов у него по ночам шастают, то ущипни его, то арку ему святой водой окропи!.. Надо же — двор перемкнуло!.. В башке у него перемкнуло! Накрест!..
Как ни странно, народ со двора разбрёлся ещё не весь. У подъезда Колодникова вежливо окликнули, поздоровались и чуть ли не с подобострастием спросили: верно ли, что нынешней ночью он согласился стать понятым и сам всё видел?..
Пришлось рассказывать сызнова. Соседи слушали и поёживались.
«Ай-яй-яй… — слышалось то и дело. — Ц-ц-ц…»
На крыльцо Колодников поднимался уже героем.
Дома ему, правда, подпортила настроение Александра. Хотя, если вдуматься, претензии её звучали вполне разумно: нечего открывать кому попало среди ночи!.. Да хоть бы и милиции!.. Больше всех надо, что ли?.. Пусть вон дворники в понятые идут — у них служба такая!..
Дверь Димкиной комнаты была, как всегда, плотно закрыта, поэтому оставалось лишь гадать, дома он или же где-то гуляет… Хотя — гулять с такой физиономией? Вряд ли…
Склоку прервал дверной звонок. Алексей открыл. На пороге стояли два румяных улыбающихся аккуратненьких мальчугана — с виду школьники: один — класса из девятого, другой — и того меньше. В левой руке каждый держал сумку, в правой — тоненькую кипу ярких глянцевых журнальчиков — гибких, как тетрадки.
— Здравствуйте!.. Здравствуйте!.. — зачастили оба наперебой, оттарабанивая, без сомнения, затверженный заранее текст. — Скажите, как вы думаете, почему мир вокруг вас так жесток?.. Скажите, а известно ли вам настоящее имя Бога?..
Колодников глядел на них с умилением.
— Ребя-ата… — протянул он, расплываясь в пьяной улыбке. — Ну что же вы стоите на пороге?.. Проходите на кухню, я вас чаем напою… А там уже всё обсудим: и настоящее имя Бога, и…
— А ну вон отсюда! — гаркнула подоспевшая Александра. — Только вас ещё здесь не хватало!..
Оттолкнула Алексея и с маху захлопнула дверь, едва не влепив ею по испуганно улыбающимся рожицам.
Колодников неуклюже повернулся к жене.
— Зачем же ты так грубо-то… с иеговёнками? — упрекнул он и оторопело умолк, осознавая, что это у него сейчас такое выговорилось. Осознав, захихикал.
