Ему неожиданно вспомнилось, как он шипел Николаю: "Сдохни!".
Сбылось. Буквально день понадобился на исполнение желания, шестерёнки мироздания сцепились и закрутились в нужную сторону.
Возможно, вовсе и не Вовка, а он… навибрировал!
Перфилов наставил на себя палец, уткнул в кожу рядом с пупком
— Сдох…
— Гражданин, — в дверь стукнули. — Что у вас тихо?
— Вы дурак? — выдавил Перфилов и торопливо, словно сержант видел сквозь дверь, убрал палец. — Может я на унитазе сижу!
— Ну, извините, если так, — полицейский, судя по голосу, смутился. — Сидите, пожалуйста. А то тихо у вас.
— Спасибо за разрешение.
В окончание разговора Перфилов спустил воду. Сержант, кажется, убрался. Нет, тут и сдохнуть не дадут. Перфилов пополоскал руки и вышел в коридор. Затем, опомнившись, для достоверности брызнул в унитаз освежителем.
— Я всё, — сказал он, появляясь в комнате.
Полицейский молча указал на диван.
— Вы тоже можете, если что, — мстительно предложил Перфилов.
Сержант издал непонятный звук. Словно поперхнулся.
— Спасибо, не хочу.
Стукнула входная дверь.
Участковый, вернувшийся с конфиденциального разговора с соседом, выглядел озадаченным.
— Лёша, постой снаружи, пожалуйста, — попросил он сержанта.
— На лестничной? — спросил тот.
— Да, можешь сходить до ларька, ты же хотел. И мне сигарет прихвати.
— Кента?
— Да, пачку.
— Я мигом!
Сержант, нахлобучив кепи, стрелой вылетел из квартиры.
— Так, — участковый, оставшись с Перфиловым наедине, потискал папку, — мне тут ваш сосед…
— Вениамин Львович?
— Да, из квартиры напротив. Он тут мне рассказал про вас.
Перфилов почувствовал, что бледнеет.
— Про вибрации?
— И про это, — кивнул Синцов. — И про то, что вы ушли с новоселья за мальчиком. И про то, что вы женщинами не интересуетесь.
— А если я ничем не интересуюсь? — спросил Перфилов.
— Тогда мне вас жаль, — сказал Синцов. — Вениамин Львович убеждён, что вы как бы ходячее воплощение несчастий, распространяете негатив. Он считает, что вы, не в прямую, конечно, но повлияли на смерть Полуяркого.
Перфилов поиграл желваками.
— И вы ему верите?
— Нет. Я верю фактам. Есть труп. Будет акт судебно-медицинской экспертизы, появится повод для каких-то выводов. Хотя ваше поведение мне не видится поведением человека, у которого за душой всё чисто.
— Мы с Вениамином Львовичем тоже чуть не подрались.
— Он сообщил. Вы же учитель истории?
— Да.
— Вы очень буйный для учителя истории.
— Это официальное обвинение? — спросил Перфилов.
Синцов усмехнулся.
— Я вот что хочу вам сказать, Руслан Игоревич. Я к вам присмотрюсь. В тихом омуте… Есть, знаете, такая прослойка в социуме — одинокие, тихие, затюканные обстоятельствами люди. Учителя, разнорабочие, дворники, продавцы, у которых нет ни особого желания, ни возможностей к самореализации в профессии и вообще в жизни. Да… И тогда они находят себе хобби. Иногда безобидные, вполне рядовые, а иногда…
Участковый выразительно посмотрел на Перфилова.
— Вы верите, что если я наставлю на вас палец, — сказал Перфилов, — и скажу: "Сдохни!", то вы сдохнете?
— Нет. Но мне будет неприятно.
— Это всё, что я сделал Николаю.
— Хорошо. А мальчик?
Перфилов помедлил.
— Если хотите, мы сдружились.
— Ему шесть лет.
— Тогда вы можете спросить у него.
— Я спрошу. В любом случае, мне ещё придётся переговорить с его матерью, — Синцов сел в кресло. — А пока я, с вашего позволения, зафиксирую ваши же показания.
Он раскрыл папку и принялся заполнять уже наполовину исписанный листок.
— Она вам расскажет! — сказал Перфилов.
— Смотрите телевизор, — посоветовал участковый. — Звук только убавьте чуть-чуть.
— Вы уже предубеждены насчёт меня, — горько сказал Перфилов, выключив телевизор к чертям.
Синцов поднял голову.
— Чего вы переживаете, если ни в чём не виноваты?
— Не знаю. У вас было такое, когда всё, что с вами происходит, кажется каким-то бредом? Когда все составляют о вас какое-то мнение, чего-то непременно хотят, добиваются от вас каких-то слов или поступков и сами же их извращённо понимают? Будто вы и не сам живёте, а как шарик в механизме — перескакиваете с одной лопатки на другую по чужой воле?
— У меня есть начальство, — сказал Синцов, вновь окунаясь в бумаги, — и часто я действую по его воле.
Перфилов сморщился.
— Я не про это! Я про то, что, когда ты хоть сколько-то не управляешь своей жизнью, вернее, твоей жизнью пытаются распоряжаться все, кому не лень, жить уже совсем не хочется.
Участковый перестал писать.
— Зачем вы мне выговариваетесь? Я не буду вам сочувствовать. У меня есть труп. Я занимаюсь трупом.
— Я хотел объяснить…
— Я учёл, — перебивая, сказал Синцов. — Дайте мне дописать.
Перфилов умолк.
В тишине слышалось, как с нажимом давит из себя буквы шариковая ручка.
— Ну, вот, — где-то через пять минут заявил Синцов, — готово.
— Перехватил последнюю пачку! — шумно вытирая ноги, с порога крикнул вернувшийся сержант. — Целая одиссея вышла!
Он появился в комнате, улыбаясь до ушей.
— Лёша, ты как нельзя вовремя. Спасибо, — поблагодарил Синцов подчинённого и спрятал сигареты в карман. — Сколько с меня?
— Сотня.
— Совсем сбрендили, — сказал Синцов, роясь в нагрудном кармашке формы. — Скоро пачка тысячу стоить будет!
Он отдал деньги сержанту и развернул папку к Перфилову.
— Вот, Руслан Игоревич, прочитайте и подпишите.
Перфилов склонился к бумаге. Сверху было оттиснуто: "Показания свидетеля происшествия". Ниже имелась дата, город Разгуляев и несколько строчек, предупреждавших об ответственности за дачу ложных показаний, глава УК, статья, подпись.
Далее вполне разборчивым почерком участкового приводился от первого лица рассказ самого Перфилова: не видел, не слышал, ночью спал. В короткой приписке говорилось: "Отношения между мной и Полуярким Н.М. были натянутые".
Перфилов дочитал, согласился и, попросив ручку, расписался под предупреждением и текстом показаний.
— Я бы попросил вас, Руслан Игоревич, по возможности день-два никуда не выезжать из города, — сказал Синцов, возвращая папку. — Во избежание всяких недоразумений.
— До каникул — ещё месяц, — сказал Перфилов. — И я никуда не собирался.
— Ну, мало ли… — Синцов встал, пожал руку. — На неделе я к вам ещё заскочу.
— И я, — подал руку и сержант.
