получается соприкоснуться, ускользает потому, что чувствует себя таким же чужаком и пленником в ее сияющем мире, каким была она сама в мире материальном... и спрашивала себя - что, если ее собственный невесомый свет, который кажется ей сейчас квитэссенцией всего, что есть в ней живого и вечного, на самом деле не более чем грубая оболочка иной, самой сокровенной ее сути - истинно вечной, истинно живой?
***
Настя ушла от Лидии Львовны в то же лето - слишком тяжело было наблюдать за развитием ее романа с тем, кто стал теперь для Насти не просто платонической экранной любовью, а живым любимым человеком. На Настю он больше не обращал никакого внимания, и от этого было еще тяжелее. Даже то, что он оказался женат, а значит, никак не мог жениться на Лидии Львовне, не облегчало ее мучений. Она страдала, ревновала, плакала перед сном в подушку и через месяц хотела уже только одного - сбежать из этого дома куда глаза глядят. Пусть общежитие, пусть четыре койки в одной комнате, пусть что угодно, только бы никогда больше не видеть эту пару. Она даже толком не попрощалась с Лидией Львовной - просто собрала однажды вещи и уехала. Пошла санитаркой в районную больницу, чтобы быть поближе к своей будущей профессии, училась, работала ... в общем, все постепенно устроилось.
О бывшем кумире она старалась не думать, и на фильмы с его участием больше не ходила. Но трудно было не видеть афиш, не слышать восторженных отзывов подружек о его новых ролях. Поневоле она знала, что он все так же знаменит, красив, и, судя по всему, доволен жизнью. Слухов о его связи с Лидией Львовной до Насти не доходило ни разу - то ли связь эта оказалась недолгой, то ли влюбленные хорошо ее скрывали.
Мало-помалу все стало забываться, жизнь брала свое. В стране менялись моды и лозунги, страна поднимала целину, запускала в космос спутники, расселяла коммуналки, налаживала производство телевизоров, холодильников и стиральных машин. Настя получила диплом, перешла работать на Скорую помощь, закрутила роман с коллегой-врачом, вышла за него замуж, развелась, получила наконец отдельную квартиру в новостройках...
В ту ночь было много вызовов и замотанная, сонная к концу смены Настя не сразу сообразила, почему адрес показался ей знакомым. Только при виде дома с высокими, украшенными гипсовой лепниной окнами поняла, к кому ее направили...
... Лидия Львовна была без сознания, она лежала на диване, сжимая в руках телефонную трубку. Настя нащупала пульс, сделала укол, а потом бежала по лестнице рядом с носилками, заглядывала в лицо - жива, жива, жива, все будет хорошо, не может быть иначе, ведь она же не старая еще, всего лет на десять старше меня... или пятнадцать? Да какая разница, все равно же не возраст... а сама понимала, что вообще-то возраст, что ей самой уже порядочно стукнуло, а с добавкой в десять, а тем более в пятнадцать лет получается цифра, в статистику смертей попадающая очень даже часто. И только тогда, при мысли об этой возможной смерти, Настя осознала наконец, что так никогда и не научилась считать Лидию Львовну чужим, случайно пересекшимся с ее жизнью человеком, так никогда и не смогла забыть ее по-настоящему. Слишком уж сильное впечатление она и ее дом произвели когда-то на бедную детдомовскую девочку, не знавшую даже, что чай надо разливать через ситечко... И вспомнив про ситечко, Настя чуть не заплакала.
В машине Лидия Львовна под действием укола ненадолго пришла в себя, сказала:
- Я знала, что когда-нибудь увижу тебя снова.
Потом:
- Говорят, когда умираешь, кажется, что летишь по тоннелю к свету. Свет я видела. Только не летела к нему, а как будто растворялась в нем. Это плохо? Я умираю?
Настя сжала ее ладонь.
- Ну что вы такое говорите, Лидия Львовна!
- Говорю как есть... Ты закрыла дверь?
- Да. Ключи вот тут, у вас в сумочке. И документы тоже.
- Ключи... забери... - хрипло попросила Лидия Львовна. Речь ее становилась прерывистой, дыхание участилось. - Надо папку... взять из квартиры... иначе Тома найдет... не хочу... папка... в шкафу... в спальне... возьми ее...
- Лидия Львовна, вам нельзя волноваться, пожалуйста, не надо разговаривать, не беспокойтесь, я все сделаю, все будет хорошо!
- Забери... спрячь... никогда никому... не хочу... ты спрячешь, я знаю...
Больше она в сознание не приходила.
Вернувшись в квартиру, где когда-то прожила целый год, Настя сначала заглянула в кухню, потом долго стояла у окна в маленькой комнатке с трюмо и белой тюлевой занавеской. За окном моросил мелкий холодный дождь, и двор выглядел точно так же, как и много лет назад, только вместо ЗИСов и Побед теперь стояли Москвичи и Волги. Настя смотрела на них через мокрое стекло и думала, что год вроде бы совсем и небольшой кусочек жизни, а сколько всего было пережито...
Она прошла в спальню Лидии Львовны, распахнула шкаф. Папка, скрытая платьями, пальто и шубами, притаилась у задней стенки. Настя достала ее, открыла, взглянула на содержимое. Совершенная, античная пропорциональность линий и неприкрытая чувственность рисунка поразили ее. Так вот каким он мог быть с теми, кого любил... Руки задрожали так, что один из эскизов упал на пол. Она хотела его подобрать и увидела выглядывавшую из-под кровати смятую газетную страницу с куском заголовка, что-то про воинствующую пошлость. Вытянула газету и начала читать - сама не зная зачем, просто чтобы успокоиться. Это оказалась статья о недавней выставке Лидии Львовны, статья очень злобная, издевательская. Автор с наслаждением высмеивал все - стиль, технику, сюжеты картин, саму художницу. Насте даже представить было страшно, что чувствовала Лидия Львовна, читая подобный отзыв. Она взглянула на подпись под колонкой - "Полищук". Попыталась вспомнить лицо этого человека - он ведь был у них на даче в тот вечер - и не смогла. Вспоминались только блестящий от бриолина пробор, тихий голос и сутулая спина.
На другой день Настя приезжала в больницу, отчитаться о выполненном поручении, но Лидию Львовну в живых уже не застала.
На похороны пришло совсем немного людей. Постаревшая, поблекшая Томочка в черном кружевном платке стояла под руку с незнакомым седым мужчиной, то ли новым мужем, то ли другом семьи. В ответ на слова соболезнования обняла и заплакала в голос - Настя так и не поняла, узнала ли она ее или приняла за кого-то другого. О статье заговорила сама. На Настин осторожный
