Во множестве систем связи, соединявших все жилые комплексы Культуры (будь то корабль, астероид, орбиталище или планета), имелась масса каналов и порталов, посвященных текущим событиям. Кто-нибудь где-нибудь будет очень рад ретранслировать записи Маврин-Скела. Гурдже знал два-три недавно учрежденных игровых портала, редакторы, авторы и корреспонденты которых считали его — и большинство других известных игроков и авторитетов — некоей замкнутой кастой со слишком большими привилегиями; они полагали, что нескольким избранным игрокам уделяется слишком большое внимание, и искали способ дискредитировать, по их выражению, «старую гвардию» (включавшую, к удовольствию Гурдже, и его самого). Они были бы в восторге от компромата, имевшегося у Маврин-Скела. Гурдже мог бы опровергнуть все эти сведения, будь они обнародованы, и некоторые безусловно поверили бы ему, несмотря на неоспоримые улики. Но другие ведущие игроки и ответственные, авторитетные порталы поняли бы, где здесь правда, и это было бы невыносимо.
Он мог бы и дальше продолжать играть, его статьи публиковались бы — то есть регистрировались как открытые для распространения — и, возможно, читались бы; может быть, не так часто, как прежде, но полного забвения не наступило бы. Нет, все еще хуже — он нашел бы сочувствие, понимание, снисходительность. Но прощение — никогда.
Можно ли когда-нибудь смириться с этим? Можно ли снести поток унижений и понимающих взглядов, злорадное сочувствие соперников? А что, если все затихнет само, забудется через несколько лет? Нет, пожалуй, нет. Для него — нет. Это навсегда останется с ним. Да, Маврин-Скелу не скажешь: «Публикуй и будь проклят». Автономник был прав — его, Гурдже, репутация будет уничтожена, он сам будет уничтожен.
Он смотрел на поленья на широкой решетке — красные всполохи потускнели, затем посерели. Он сказал Узлу, что закончил, тот тихонько вернул дом к обычному состоянию и оставил Гурдже наедине с его мыслями.
Он проснулся на следующее утро и обнаружил, что Вселенная ничуть не изменилась — произошедшее не было ночным кошмаром, и время не повернулось вспять. Все, что случилось, — случилось.
Он подземкой добрался до Селлека, поселка, где жил в одиночестве Амалк-ней — в старомодном доме, сделанном по образцу человеческих жилищ, напичканном настенной живописью, древней мебелью, инкрустированными стенами, аквариумами и инсектариями.
— Я узнаю, что смогу, Гурдже, — сказал со вздохом Хамлис, паривший рядом с Гурдже: тот стоял у окна и смотрел на площадь. — Но не обещаю, что об этом не узнает ваш гость из Контакта. Они могут счесть, что вы заинтересованы в их предложении.
— Может, и заинтересован. Может, я и в самом деле хочу еще раз поговорить с ними. Не знаю.
— Ну что ж, я отправил послание моим друзьям, но…
Гурдже внезапно пришла в голову параноидальная мысль. Он резко повернулся к Хамлису.
— Эти ваши друзья — они, случайно, не корабли?
— Да, — сказал Хамлис, — корабли. Оба.
— И как они называются?
— «Конечно, я все еще люблю тебя» и «Просто прочти инструкцию».
— Это военные корабли?
— С такими-то названиями? Они ЭКК. Что еще?
— Хорошо, — сказал Гурдже, немного успокоившись и снова переведя взгляд на площадь. — Хорошо. С этим все в порядке. — Он глубоко вздохнул.
— Гурдже, неужели вы не можете сказать мне, что случилось? Я вас прошу. — Голос Хамлиса звучал тихо, даже печально. — Вы же знаете, дальше меня это никуда не пойдет. Позвольте помочь вам. Мне больно видеть вас в таком состоянии. Если я что-нибудь могу для вас…
— Ничего, — сказал Гурдже, переводя взгляд на машину. Он покачал головой. — Больше вы не можете сделать ничего. Ничего. Я вам скажу, если что понадобится. — Он устремил пустой взгляд в глубь помещения. — А теперь мне пора. До встречи, Хамлис.
Он спустился под землю, сел в автомобиль, уставился в пол. С четвертой попытки он понял, что автомобиль говорит с ним — спрашивает, куда ехать. Он сказал.
Он уставился в один из стенных экранов, разглядывая неподвижные звезды, когда услышал вызов терминала.
— Гурдже? Макил Стра-бей, еще раз снова опять.
— Что такое? — резко сказал он, раздраженный велеречивостью общительного Разума.
— Корабль только что выдал запрашиваемую вами информацию.
Он нахмурился:
— Какой корабль? Какую информацию?
— «Дипломатия канонерок», наш выдающийся игрок. Его координаты.
Сердце его застучало, горло чуть не свело судорогой.
— Да, — сказал он, с трудом выдавливая из себя слова. — И?
— Понимаете, он не ответил напрямую, он послал сообщение через свой базовый ВСК «Юношеская неосторожность», который и подтвердил его местоположение.
— Да. И что? Где он находится?
— В скоплении Альтабьен-север. Прислал координаты, хотя их точность может быть…
— Бог с ними, с координатами! — прокричал Гурдже. — Где это скопление? На каком расстоянии?
— Эй, успокойтесь. Оно на расстоянии двух с половиной тысячелетий.
Он откинулся к спинке сиденья и опустил веки. Автомобиль начал замедляться.
Две тысячи пятьсот световых лет. Как сказали бы светские и бывалые люди на ВСК — дальняя дорога. Но достаточно короткая (совсем недолгая) для военного корабля, чтобы точно направить эффектор, запустить сенсорное поле диаметром в световую секунду и принять хоть и слабый, но вполне реальный высокоскоростной луч, испускаемый машиной такой величины, что ее можно упрятать в карман.
Он попытался сказать себе, что все равно это никакое не доказательство, что Маврин-Скел, может, морочит ему голову, но, даже успокаивая себя этими мыслями, он видел нечто зловещее уже в том факте, что военный корабль не ответил напрямую. Чтобы подтвердить свое местонахождение, корабль использовал свой ВСК — еще более надежный источник информации.
— Вам нужна остальная часть послания НКОДа? — спросил Узел. — Или вы опять будете орать на меня?
Гурдже был озадачен.
— Что еще за остальная часть? — спросил он. Подземный автомобиль заложил вираж, еще больше сбросил скорость. Гурдже уже видел транзитную галерею Икроха, висящую под поверхностью плиты, словно перевернутое здание.
— Все загадочнее и загадочнее, — сказал Узел. — Вы выходили на связь с этим кораблем, минуя меня? В послании сказано: «Рад снова получить от вас весточку».
-
Прошло три дня. Он не мог взяться ни за что. Пытался читать статьи, старые книги, собственные материалы, над которыми работал, но всегда обнаруживал, что перечитывает один и тот же абзац или предложение, снова и снова, изо всех сил пытаясь понять написанное, но чувствуя, что мысли каждый раз уходят в сторону от слов, диаграмм и иллюстраций на экране перед ним, отказываясь воспринимать что-либо, возвращаясь снова и снова к многократно пережеванному, вращаясь в порочном круге вопросов и сожалений. Зачем он это сделал? Какой у него есть выход?
