– Что ты делаешь? – спросил я.
– Пишу слова, слова, слова, – ответил Вот, не прекращая работы. – В узорах вся история моя. Вот здесь – отплытие на поиск приключений, сражение с эскадрой Таганики, пустынный остров, где я жил, питаясь одной лишь рыбой и водою пресной. Пока меня не подобрали братья.
– И все это в узорах?
– Да. В них магия защиты, прочность стали, твердость духа. Их прочитать могу я, если надо. Но лишь для братьев и сестер моих. И для друзей, что со мною рядом пролили кровь, мне спину защищая. Сейчас пишу я про народ крысиный и саргарца, погибшего от моего удара. Пишу про тролля, сгинувшего в бездне.
Илва подвинулась ближе к Воту и провела пальцем по узорам на шлеме.
– А что было до того, нам расскажешь?
Вот ничего не ответил. Илва вернулась обратно.
– Кстати, о подземелье. Знаешь, что лежало на столе у саргарца? – спросила она у меня.
– Оболочка созданного Джонни вируса.
– Ты видел! Да, ты прав. – Илва достала половинку черного шара. – Пустой. Наверное, его нашли саргарцы еще там, в «Хвергельмире», и использовали для того, чтобы взломать границы игры, выйти в квантовую сеть.
– Возможно, так и было, – сказал я. – Про́пасть за комнатой саргарца – это ведь крэш – обрушенная область с испорченным программным кодом. Побочное действие вируса. Колдуны не смогли с ним справиться.
– Я принесла кое-что еще.
Илва вынула из-за пазухи мешочек и высыпала на ладонь драгоценности.
– У ратуса подобрала?
– Да. Там еще и в комнате у колдуна были. Держи, – протянула она мне ладонь.
На драгоценных камнях играли лунные блики.
– Оставь себе.
– Бери-бери, тебе пригодится. Надо бы прикупить оснащение.
Я спрятал драгоценности.
– Сон не идет, – приподнялся на локтях Ефимовский. – Что будем делать дальше? Ты знаешь, куда направлялась Джонни?
– Знаю, – ответил я. – Она шла к башне, где произошел крэш данных. Сейчас это лишь образ, проекция, сдублированная крэшем. Пространственный артефакт. Я успел изучить карту, висящую на стене в кабинете саргарца. Реальная башня – это маяк на краю города. Вот к нему Джонни и отправилась. Упрямая. Пошла искать портал в «Хвергельмир».
– Зачем это ей? – вздохнул Ефимовский. – Женское любопытство или что-то хотела выяснить? Боюсь, что своего она добилась, раз сейчас зависла в пространстве Чендлера. Настырная девчонка.
Потом мы долго сидели, глядя в черноту леса и на Вота, что молчаливо возился со своими доспехами. Наблюдать за его работой было одно удовольствие, настолько ловко он выводил узоры на металле. Наконец бродяга прекратил монотонно скрипеть пером, надел шлем и тоже устроился ко сну. С его груди спустился паук и уполз во тьму. С руки соскользнула змея и беззвучно скрылась в траве.
– Зачем тебе эти механизмы, Вот? – спросил я.
– В их жалах яд, что служит многим целям, – ответил бродяга.
– Например? Отравить врагов?
– Не только. Конечно, яд может быть ядом. Едва заметный укус – и враг умрет. Возможно, не сразу. Неделя, месяц… Укус отложенной смерти не знает пощады, – улыбнулся Вот своим мыслям. – Или укол правды, когда в тело жертвы впрыскивается отвар из черных трав, что расцветают на вторую луну весны. Пораженный им враг выложит тебе всю правду, расскажет даже то, о чем сам успел позабыть. Но механизмы – это не только мои воины, еще они мои слуги и информаторы. Они – наше скрытое желание казаться кем-то другим.
– Как это? – поинтересовался я.
Вот лишь изредка, в моменты раздумий, переходил со своего странного стиля общения на общечеловеческий, и это как раз был тот случай.
– Механизмы существовали до того, как мы пришли в этот город. Следы забытой цивилизации, более могущественной, чем мы. Более странной, непонятной. Почти все, что мы используем, было изобретено ими, мы лишь копируем их технологии, но самим создавать что-то новое получается с трудом.
– Ясно, – сказал я. – У всех свои комплексы.
Где-то далеко затявкали псы, кто-то большой прошел неподалеку, треща сучьями, тяжело вздохнул, и протяжное «Уф-ф-ф!» прокатилось по лесу. Над нами ночным тихим призраком пролетела сова.
Спустя несколько часов игрового времени я разбудил Ефимовского и лег подремать, чувствуя, как восстанавливаются единицы жизни.
Проснулся еще ночью и некоторое время наблюдал за нашим волшебником. Сначала мне показалось, что он держит в руках большого червя, шевелящего растущими на голове щупальцами, но потом понял, что это оторванная у самого предплечья рука ратуса, закованная в пластинчатый каркас. Эс Бэ подобрал ее в лаборатории саргарцев и теперь держал за запястье, задумчиво глядя, как она двигает пальцами.
– Рука управляется с помощью вживленного чипа. Ищи черную коробочку величиной со спичечный коробок, – сказал я, и Ефимовский поднял на меня взгляд. – Мы находили подобные устройства в «Хвергельмире». Думаю, что ее можно перепрограммировать, если есть желание разобраться.
Ефимовский пожал плечами, и я снова уснул. Сквозь сон я почувствовал, как прижалась ко мне Илва. А когда проснулся, то не мог понять, чем были дальнейшие события: сном или явью.
Я снова шел по городу. Падал снег, туман забирался под одежду липким холодом. Нестерпимо болела раненая рука. Впереди сквозь снежную завесу пробивалось пламя горящего посреди улицы костра. Я подошел ближе и увидел, что возле огня сидит Ефимовский, но его плащ был еще не потертый, а на верхней губе торчали щегольские усики. Ефимовский разговаривал со своей тенью. Она стояла возле него, как поднявшийся на дыбы медведь, нависала черными лапами с когтями, открывала пасть, из которой вырывались потоки темноты, словно пар от дыхания на морозе. О чем шел разговор, я не слышал – до меня доносился лишь грохот далеких падающих камней. А потом тень растеклась между домами, забралась в подворотни и окна, заполнила собой окружающее пространство, оставив лишь часть, которая легла под ноги Ефимовскому.
Город сменился темным лесом, но Эс Бэ все так же вел беседу с тенью, а сучья трещали в огне. Разбудил меня Вот уже под утро. Паук с горящими красными глазами снова сидел на его груди.
– Погоня, – невозмутимо сообщил он.
Я резко вскочил на ноги. Издалека слышался собачий лай. Костер потух, у самой земли стелился туман, и казалось, что мы стоим по колено в молочной реке.
– Модераторы устроили на нас охоту, – сказал Ефимовский.
– Уходим, – бросил я.
Мы побежали дальше в лес, собирая одеждой с листьев холодную росу. Лай приближался.
– Это мастафы – порода собак, выведенная для охоты на людей, – пояснил на бегу Эс Бэ. – Сам их когда-то придумал! Такая псина если вцепится, то уже не отпустит. Их зубы перемалывают кости в труху, а разум нельзя взять под контроль.
