Повисла напряженная пауза. Удивленным Кристиан не выглядел: он обвел взглядом гостей так, будто проверял, какое впечатление оказал на них его короткий рассказ.
— У вас прекрасное чувство юмора, доктор Дойл, — сказал его коллега, после чего все дружно рассмеялись, и неловкость была сглажена и забыта.
Сложно сказать, что сблизило нас с Кристианом: любовь к искусству, соседство или же причина была другой, но его прогноз касательно дружбы сбылся: уже месяца через три мы знали друг о друге все. Точнее, он знал обо мне все, а я знал о нем почти все. Это «почти» относилось к его покойной жене. Я бесчисленное количество раз пытался узнать от него что-то о ней, но Кристиан не называл даже имени. «Когда-нибудь я тебе об этом расскажу, Эдуард», раз за разом повторял он. «Но не сейчас».
— Да у нас, похоже, сегодня жареная курица? Что празднуем, Эдуард?
— Мы празднуем то, что у нас нет повода для праздника.
— Отличная мысль.
Кристиан пригладил ладонью влажные волосы и остановился, изучая накрытый стол. Я поднялся для того, чтобы разложить еду по тарелкам, но он покачал головой.
— Справлюсь сам. — Он взял тарелки. — Завтра у меня выходной. С утра закончу картину, а вечером иду в «Полную луну». Хочешь пойти со мной?
— В «Полную луну»? — вяло поднял бровь я. — По правде говоря, мне не хочется никуда идти.
— Тебе нужно развеяться. Сколько можно мучить себя мыслями об Анне? Кстати, что там у вас, вы не помирились?
— Нет. Да и вряд ли помиримся. — Я изучал белоснежную скатерть и столовые приборы на ней. — И еще эта бессонница…
Почему-то я был уверен, что Кристиан предложит мне восточные травы, которые возвращают сон, или же снотворные таблетки, но его реакция была неожиданной. Он резко выпрямился и посмотрел на меня. Тарелки выскользнули из его рук и, спланировав на пол, разлетелись на осколки. Я испуганно поднял голову и посмотрел на него.
— Бессонница?! — спросил Кристиан. — У тебя бессонница, Эдуард, а ты мне ничего не сказал?!
— В смысле? — не понял я.
— Как давно у тебя бессонница?
— С неделю, наверное. С того момента, как мы с Анной расстались.
— Так я и знал!
Кристиан сел за стол и сцепил руки в замок.
— Это всего лишь бессонница, — успокоил его я. — Я ведь не умру?
— Очень смешная шутка, Эдуард. У тебя всегда были проблемы с чувством юмора.
— Я что-то пропустил, и теперь от бессонницы умирают?
Кристиан налил себе стакан воды из прозрачного стеклянного кувшина и сделал пару больших глотков.
— Ладно, извини, я переборщил, — признал он, успокаиваясь. — Но ты мог бы мне сказать об этом. Я бы выписал тебе снотворное. Или дал бы травяной чай.
— Лучше снотворное, — сказал я. — На травяные чаи я не полагаюсь.
Кристиан ушел и вернулся с пустым бланком для рецептов и ручкой. На бланке с уже поставленной ранее печатью он написал несколько слов и отдал его мне.
— Это лекарство есть в аптеке в старой части города — той самой, что напротив музея Основателя. Принимать половину таблетки за раз. Не больше.
— Поможет? — спросил я с сомнением в голосе.
— Вряд ли, — вздохнул Кристиан. — Если бы ты сказал мне об этом раньше…
— Да что на тебя нашло? Я должен рассказывать себе обо всех своих болезнях?!
Он поморщился и покачал головой.
— Не злись попусту, Эдуард, это делу не поможет. Если таблетки не подействуют, мы будем принимать другие меры. Более действенные.
— Отрубим мне голову? — предположил я и, взглянув на него, поспешил добавить: — Ладно, ладно! Я пошутил. Надо убрать осколки.
— Для начала, обуйся. Что за привычка — ходить босиком?
По возвращении домой я заварил травяной чай с мятой, и, разумеется, не почувствовав даже тени сонливости, отправился в постель. До рассвета оставалось совсем недолго, и я надеялся, что мне удастся задремать хотя бы на несколько минут. Граф разместился у меня в ногах, поворочался, занимая положение поудобнее, и притих. В отличие от меня, бессонницей он не страдал. Когда-то я читал, что кошки не спят, они только дремлют и всегда начеку. Но Граф являлся исключением из правил. Он спал глубоко, более того — иногда даже посапывал во сне.
Еще до знакомства с Анной я слышал о том, что она не склонна заводить ни к чему не обязывающих романов и вряд ли позволит мужчине прикоснуться к себе в первый день знакомства. Именно об этом я думал, когда пригласил ее на ужин. Мы сидели за столиком, дожидаясь заказа, смотрели друг на друга и практически не разговаривали — тогда мне это показалось странным. Несколько раз мы пытались завязать разговор, но у нас ничего не получалось, и больше всего мы походили на старшеклассников, которые впервые оказались на свидании. И я мог предположить, что ей просто-напросто скучно в моем обществе… но было в глазах Анны что-то, что было мне знакомо, пусть я тогда и не находил этому названия. Или, может, просто не мог и подумать о том, что я увижу это в ее глазах. Это было что-то дикое — такое, наверное, можно было увидеть в глазах первобытных людей. И это что-то искало лазейку для того, чтобы выбраться наружу. Это что-то почти умоляло и безмолвно кричало: «Освободи меня».
Когда принесли заказ, я вспомнил, что не помыл руки, и поднялся.
— Извини, — сказал я Анне. — Сейчас вернусь.
Мы снова переглянулись. Она колебалась пару секунд, после чего коротко ответила:
— Я пойду с тобой.
Возле уборных было крошечное помещение, предназначавшееся для служебных целей. Я сделал еще один шаг дальше по коридору, но Анна взяла меня за руку и кивнула на приоткрытую дверь.
— Сюда, — сказала она.
В полумраке (лампа с трудом освещала саму себя) мы молча смотрели друг на друга, пытаясь понять природу так неожиданно возникшего между нами электрического разряда. Мы стояли почти вплотную, и мне казалось, что воздух вокруг начинает плавиться — жара в пустыне, помноженная на много раз. Наконец, я прижал Анну к стене и стал целовать, поднимая подол ее платья. В первый момент у нее перехватило дыхание — то ли от неожиданности, то ли от осознания того, что я правильно понял ее желание — а потом она принялась торопливо расстегивать пуговицы моей рубашки, отвечая на поцелуи. У меня кружилась голова, происходящее казалось сладкой иллюзией. Такие приключения давно перестали быть для меня чем-то из ряда вон выходящим, но этот случай чем-то отличался от всех остальных. Сдержанность и холодность Анны мгновенно испарились — создавалось впечатление, что их и не было вовсе, что она просто играла пусть и красивую, но совсем не подходящую ей по характеру роль.
