Ознакомительная версия.
— В следующий раз, — ответил тот, слегка нахмурившись.
Тогда Бетлоан выдал еще одну длинную фразу, касалась она, насколько Дан уразумел, недавней реплики Марана, мол, он умеет все, что должно уметь мужчине (вот и трепись после этого!). Правителю, кажется, удалось задеть своего собеседника, так как Маран ответил раздраженно:
— Я не привык заниматься этим на ходу. И поскольку я еще не знаю, где придется ночевать мне самому, то…
— Где тебе ночевать, мы найдем, — заверил его правитель. И хотя Маран ничего не сказал насчет Дана, только бросил короткий взгляд в его сторону, Бетлоан добавил: — Нет. Я не настолько глуп. Твой друг останется пока там, где был.
Вскоре пиршество закончилось или, скорее, угасло, часть гостей ушла с женщинами, часть впала в полубессознательное состояние, и Бетлоан, брезгливо оглядевшись — сам он не пил или пил в меру, потому вполне сохранял контроль над собой — встал.
Дана отвели в его камеру, и через полчаса или около того он услышал приглушенный голос Марана.
— Ты где? — спросил Дан. — Один?
— Один. Мне выделили изолированные апартаменты. Каморку величиной чуть поменьше кроватей, на которых ты с Никой или я с Наи спим на Земле.
Дан невольно улыбнулся. Кровать или, вернее, тахта, софа, исполнявшая роль супружеского ложа в его с Никой огромной новомодной комнате на вилле (которую они, конечно, не купили, как собирались, напополам с Мараном и Наи, не успели или не удосужились, земные дела их всякий раз оставались незавершенными либо и вовсе неначатыми), имела размеры примерно три на два с половиной метра…
— Во «дворце»?
— Да.
— Кожаную или деревянную?
— Кожаную.
— То есть ты на свободе?
— Как будто. Правда, не знаю, что случится, если я попытаюсь этой свободой воспользоваться.
— А ты хочешь попытаться? — спросил Дан.
— Нет.
— Нет?
— Нет. Бессмысленно, Дан. Не знаю, как меня, а тебя они стерегут. И очень умело. А если б я собирался бежать без тебя, то на кой черт, извини, мне надо было сюда являться?
— А что же ты собираешься делать? — поинтересовался Дан без особой надежды на ответ, не формальный, конечно, а по существу, и Маран не замедлил его ожидания оправдать.
— Не сейчас, Дан, — сказал он.
— А когда? В следующий раз? — спросил Дан насмешливо. — И долго его придется ждать? Или ты полагаешь отвертеться от меня, как отвертелся от Бетлоана?
— Сомневаюсь, что мне это удалось. Я насчет Бетлоана.
— Нет?
— Боюсь, они уделяют чрезмерное внимание всему, что связано с процессом воспроизводства, — сказал Маран задумчиво. — Впрочем, понять их можно. Как мне сегодня объяснили, у них тут действительно перманентная война. И длится она с незапамятных времен. Они просто не знают, что такое мир, им незнакомо само это понятие.
— Но почему?!
— Так им завещал их патриарх. Или пророк, этого я не разобрал. Но не бог. Конкретная личность с биографией, жившая где-то здесь, в центральной части континента в историческую эпоху. Правда, вряд ли ее можно так назвать, у этих ребят, если я правильно понял, нет не только истории, даже устной, но и отсчета времени. Во всяком случае, систематического, из поколения в поколение.
— Это уже совсем невероятно, — заметил Дан. — По-моему, счет времени вели уже древние египтяне.
— Египтяне были цивилизованным народом, — возразил Маран.
— Но даже земные варвары, я думаю, имели представление…
— Ты не вполне осознал, с чем мы тут столкнулись, — прервал его Маран. — Земные варвары, все эти готы, вандалы, да даже гунны, соседствовали с цивилизованными народами и перенимали от них начатки этой самой цивилизованности. А тут мы имеем дело с варварством в чистом виде. Первозданным, не отягощенным привнесенными извне частицами иного устройства или понимания жизни, как хочешь. Незамутненным. Дистиллированным, я бы сказал.
— И за что же они все-таки воюют? — спросил Дан после того, как Маран закончил свою речь.
— Да за мир и воюют, — ответил Маран насмешливо.
— Каким образом? Ты же говоришь, что у них и понятия такого нет.
— Понятия нет. Я имею в виде лексическое, лингвистическое, как его там. Но есть туманные представления о том, что возможна жизнь без войны.
— А почему бы им этот мир не заключить? — поинтересовался Дан.
— Представь себе, я задал ему такой вопрос. Почему бы, спросил я, вам, правителям воюющих племен, не собраться и не договориться о том, чтобы прекратить войну.
— И что?
— Он долго и невнятно объяснял мне, почему это невозможно. Долго, невнятно и малопонятно. Кое-какие выводы я, конечно, сделал…
— Ну и? — спросил Дан с любопытством.
— Ты обратил внимание, что в словаре, который составил с тобой Паомес, нет таких понятий как честь или доверие?
— Конечно, обратил! Но, может причина в том, что абстрактные понятия трудно иллюстрировать?
— Да, есть и такая вероятность. Но я попробовал вытащить тебя из твоей камеры под честное слово.
— И?..
— Не смог втолковать. Пытался так и эдак.
— Ин-те-рес-но, — протянул Дан.
— Есть еще одна сторона дела. У этого их патриарха или пророка были свои представления о мире. Мир, мол, это окончательная победа над врагами. Что-то вроде того.
— А кто враги? — спросил Дан.
— В том-то и дело! На сегодня это соседняя орда, с которой они уже две жизни — время жизни двух поколений, надо понимать — не могут поделить территорию.
— Пастбища?
— Не совсем. Пастбища истощаются, приходится перебираться с одного на другое, так что бери шире. — Он замолчал, потом сказал: — Давай прервемся, Дан. Тут кто-то ходит. Как бы чего не вышло.
— А что может выйти? Никакому варвару никогда не придет в голову, что возможно переговариваться на расстоянии, — начал Дан и умолк, вспомнив недавний разговор с Бетлоаном. А какой варвар способен вообразить, что возможно ездить без коней или стрелять без стрел? Он не стал продолжать, а только добавил: — Доброй ночи.
Он долго не мог заснуть, думал, но не о Земле и доме, как почти каждый вечер, и не о вечной здешней войне, а о злополучной Генисе и о том, как кочевники, оказывается, обращаются со своими женщинами, думал, сокрушался, ворочался, вздыхал, потом задремал, и ему приснился идиотский сон, он видел Нику, угодившую в лапы здешних варваров и танцевавшую совершенно нагой среди блюд и кувшинов. Он немедленно проснулся и снова ворочался и, соответственно, в итоге продрал глаза далеко не ранним утром, что определил по степени освещенности — окошечко в потолке он держал открытым, через него проникал не только свет, но и свежий воздух, видимо, камера его находилась если не за пределами «шапито», то на самом краю того — продрал глаза и сразу услышал разноголосый шум, коммуникатор Марана был включен. В первые минуты до него доносился только отдаленный разговор неизвестных ему людей на отвлеченные темы — о каотах, какой-то драке, десятке погибших… Нет, не совсем так, постепенно обрывки фраз сложились в более или менее ясную историю: ночью угнали большое стадо каотов, воины настигли похитителей, произошло очередное побоище… от дальнейшего осмысления подробностей его отвлек голос Марана.
Ознакомительная версия.
