— Смотри на меня, «прохвессор»… И на себя взгляни попутно. Что может быть МНЕ от тебя НУЖНО? — вмешавшийся тут же возмущённый Упырь старается не хамить, но речь звучит грубовато. Ну да ладно, проглотят. — От ТЕБЯ и ЗДЕСЬ, чтоб я помер не завтра и не навсегда?!
Несчастные жители и так вздрагивают невольно, глядя на эту смесь ящера и агути, а тут оно ещё и голос повышает…
Стоящие невдалеке «довески» тог и гляди, — закрестятся…
Здесь мне нужно вмешаться. Нужно, нужно казаться олицетворением ледяного спокойствия и великого индейского миролюбия. И остановить разошедшегося Вампирушку. А не то он тут же половиной собрания и отобедает. Во всяком случае, некоторые после его рыка в этом почти уверены.
С важностью вождя поднимаю руку:
— Я пришёл сказать, что ни я, ни мои люди не имеют отношения к тому, что произошло здесь сегодня меньше часа назад.
Толпа переглянулась. Это сон или бред? Мы оправдываемся? Эти увешанные оружием терминаторы пришли объясниться за кого-то?! Это им снится? Или здесь что-то не так…
Уж не с «ними» ли они заодно? Глухо заворчав, толпа качнулась. «Профессор» поправил оправу и затараторил, словно боясь, что его тотчас же перебьют. Видимо, его тут особо некому, дурака, слушать, а потребность выговориться и попить крови во многих умирает куда позже надежды:
— Ну, та пара старух у нас не в счёт. Одно плохо, — бандиты унесли коз. Нам нечем будет заменить детям молоко. Правда, ещё Муха погиб, Дмитрий Иваныч. Жена его, Клава. Тасаловы тоже, — точно, к ночи «уйдут». Рогуева убили и зажгли в доме с дочерью… — всё перечислял бесконечный список невезучих наш добровольный информатор.
— Мы опоздали? — резко перебиваю опись потерь местной артели керосинщиков. Видит Бог, — стараюсь, чтобы вопрос не выглядел желанием полезть за них, сердешных, в драку. Иначе этого диктора будет уже не переслушать.
Вслед за этим пойдут многочисленные стоны остальных за жизнь и просьбы взять с собой на войну и на довольствие сыном полка или любовницей генерала.
— Не знаю, кто вы и что, чего там можете…но тех было с десяток. Могли б они и вас…заодно. Основная часть ушла в сторону Мыса, а остальные… — мужчина смотрел на меня с какой-то надеждой и вопросом в глазах и разводил руками.
— Трое. Там, ниже, — я слегка махнул рукой в ту сторону, где под непрерывной мелкой моросью уже начала проседать над телами рыхлая глина.
— Эй, да нам не нужны тут ни наёмники, ни «крыша»! — ни к селу, ни к городу выкрикнул петушком осмелевший «жировик», до этого скромно молчавший. Он повернулся к толпе:
— Знаю я такие штучки! Как прошёл налёт, «добродетели» тут как тут! Сперва «по сигаретке», а потом — «кто за старшего», и — «с вас доля за порядок»… Нам нечем платить вам за охрану, парни, и мы не просим вас ни о чём! А ты, Буряк, не лезь там с разговорами! Мы тут сами разберёмся, — что да как.
Славик нехорошо прищурился и тихо выдал:
— Нечем платить? Это ИМ нечем платить, сало! — Он ткнул пальцем в сторону сгрудившегося у заборчиков остального невзрачно — молчаливого стада. — У тебя я бы нашёл, если б хотел, что щедро поделить! А вот в остальном ты путаешь, братан. Я не твой «бык», чтобы испытывать жаркую потребность прийти и прикрывать собой твою задницу! Ты мне нужен не более, чем зайцу зимой лыжи… — Того и гляди, с зубов друга начнёт, шипя, капать кровавая смола. Набычился и ощетинился так, что и лев бы призадумался. Экий он сегодня заведённый!
Усатый крепыш в коротком пуховике и с дробовиком на плече, прислушивающийся до этого с равнодушным видом к разговору, но ничем пока себя не выдававший, примиряющее поднял ладони перед собой:
— Хлопцы, остыньте. Фёдор просто хотел сказать вашему другу, что пока мы справляемся сами. Худо-бедно, но сами. Нам действительно не нужны ни охрана, ни пастухи. И нам действительно нечем поделиться за заступничество. Самим жрать нечего. Наши люди пошли вдогонку за теми ублюдками, и постараются подстеречь и подстрелить хоть парочку. Они охотники со стажем, лес знают.
— Пошли такие, как этот? — я кивнул на «жировика» Фёдора. — Тогда готовьте лихих пони и крепкие сани. И не одни, — сегодня вам всю ночь предстоит вывозить и омывать трупы вашей «цирковой карательной группы». Хотя вам их тоже, ради смеха, могут подбросить по частям. Так что хоть далеко ходить и тяжело таскать не придётся. Это десантники. Почти все профессионалы. Убивать они обучены не только сусликов.
Фёдор что-то, возмущаясь, тихо буркнул, но задорно и боевито встопорщенная на здоровенном затылке Упыря кожа, как и услышанная от меня мрачная перспектива, заставили его мигом заткнуться и не разжигать костра скандала посреди порохового склада карликов.
— Ну, может, им повезёт? И хоть ненадолго, но тех отвадят… — Гришин выглядел несколько смущённым, но взял себя в руки: — Я тоже не знаю, наступит ли такое время, когда мы пойдём на поклон к чужакам, или мы закончимся раньше. Но сегодня мы просто пытаемся выжить.
Шур, продолжающий, как бы ненароком, осторожным хорьком следить за окрестностями, о чём недалёкие аборигены абсолютно забыли в процессе рыночных разборок, затянувшись сигаретой, быстро повернул хищный профиль к усатому:
— Это надолго не затянется, дядя. Поверь.
И снова целиком ушёл в созерцание.
Усач понуро наклонил голову, в которой ранняя седина оставила среди былой угольной черноты широкие просеки, как-то тоскливо помолчал, затем решительно поднял блестящие глаза:
— Я Гришин. Иван Гришин. Председатель этого кооператива. Ну, бывший, в смысле. Здесь у меня семья, — дочь, жена и за душою ни хрена, что называется. Так, отголоски бывших заслуг. Но я знаю, что меня нигде не ждут. И я отчего-то уверен, что умру я не от голода. Так какая тогда разница, где подыхать? Лишь бы не как собака. Хотя бы в бою.
В воздухе повисла та особенно пронзительная тишина, выдавшая разом все их настоящие страхи и ужас перед грядущей безнадёжностью. Бравада этого непризнанного «вождя команчей» не впечатляла, и он это понимал. Не то время.
Право слово, — пламенная речь таракана на осклизлом бревне посреди бескрайних вод, с жуткими и леденящими кровь проклятиями в адрес всего человечества, из всего услышанного единственно вызывала бы уважение.
Однако им нужно же как-то поддерживать собственный дух? Вот и бросаются тут перед нами громкими речами. Смыслили бы вы что в смерти, олухи…
Выбросив окурок, уже обжигавший мне пальцы, я набрал в грудь воздуха, чтобы поставить точку и попрощаться с этой гнетущей тишиной…
— Сынок, у тебя нет немного хлеба? Вам, военным, ведь выдают…
