«Откуда ты взялся?» — выражая интонацией жалость к оборванцу, заговорила Даша. Она убеждала нищего покинуть территорию замка на время, пока совершается очень важный для нее и Павла Николаевича обряд. «Тебе надо научиться прогнозировать будущее, заглядывать в завтрашний день», — ответил оборванец. «Но не сейчас же!» — возразила Даша и сжала кулачки в отчаянье и возмущении. Нищий звал ее на берег реки, по ней должен проплыть катер, на котором находятся Стрелецкий со свитой и ревизором. «Хочу быть рядом с Павлом! Хочу к нему!» — заспешила Даша, но Зот невидимым силовым полем удерживал ее. «Я открою тебе сверхинтеллект, — обещал он вежливо, — это третий глаз. Ты сама станешь как бы третьим глазом, будешь видеть все, что делается на катере». — «Я не хочу быть третьим глазом, не хочу шпионить, хочу быть просто рядом с Павлом». — «Не торопись. Там скучно, ты не поймешь его забот». — «Мне все понятно, когда я с ним, все интересно. Хочу к нему!» Даша порывалась убежать, но невидимые сети, словно паутина муху, охватили ее со всех сторон, запутали и цепко удерживали возле какой-то березы.
«Зот, я равнодушна к тебе, — она размахивала руками, надеясь разорвать невидимые сети. — Я не хочу подражать тебе, не желаю созерцать свой пуп… Отпусти!»
Зот, ухмыляясь, показывал ей березовый посох, самый кончик его, и говорил: «Можно быть аскетом и видеть третьим глазом, но есть аскеты, которые не умеют открыть совесть. Можно быть аскетом и видеть только свое информационное поле, хотя этот глаз способен видеть поля других людей, каждого в отдельности или целых народов… Можно служить цели, быть деятельным, учитывая показания третьего глаза». — «А где мой третий глаз?» — спохватилась Даша. «Занимайся зарядкой, чтобы он открылся, — монотонно ответил Митрофанов. — У каждого из нас двадцать четыре часа желаний, две дюжины функций, и мы только тем и занимаемся, что обслуживаем их: пробудился утром — делай зарядку, умывайся, готовь завтрак и беги на работу… Бесконечный круговорот минут, суток, лет. Либо погоня за своими страстями: в нас много внутренних тайных сил. Жадность — сила, любовь — сила, жажда моды — сила… Ум лишь обслуживает эти силы, объединенные в армию страстей. Наша речь тоже служанка этой армии, мы беспрестанно болтаем, чтобы скрыть от других свои желания и намерения».
«Чего ты хочешь от меня, оборванец?» — возмутилась Даша, понимая и отчаиваясь, что Павел Николаевич не станет ждать ее так долго, уедет на катере. Она рванулась, но сильней запуталась, раздирала пальцами нити, но они крепче связывали ее.
«Зачем тебе бежать по пути незнания? — улыбался Зот. — Ты станешь вороной! А Павел Николаевич превратится в робота! Запомнила? Есть тысячи поз, чтобы научиться руководить своими инстинктами, освой их, укроти в себе безрассудство, порывы, ложь, хитрости, воровские склонности, бесконтрольное желание, эмоции, алчность».
«Умолкни! Исчезни! Сойду с ума!» Даша сопротивлялась, пинаясь ногами, вцепляясь зубами в сеть, которая спутала ей руки.
«Через центр твоего мозга пробегают все информационные волны мира, ты; как радиоприемник, воспринимаешь их. Ты будешь выбирать нужную волну, сама назначать момент, который тебе захочется знать, и события откроются тебе. Этим сверхинтеллектом ты будешь настраиваться на волны любой системы, видеть прошлое, настоящее и будущее. События свершаются неумолимо, они неотвратимы, но и ты получишь над ними власть. Ты будешь знать, когда наступит твоя минута».
«Блаженство — это забыть себя для него, стать частью его. Когда наступит эта минута? Хочу знать! Я принимаю твое предложение, Зот! И что было бы, если бы я не поехала на самосвале с Ухватовым?..»
«Что не случилось — не могло произойти, а что произошло — было неотвратимо», — ответил Зот.
«Чему быть — того не миновать, — согласилась Даша, но еще раз рванула зубами невидимую сеть и только больно обожгла нитками губы. — Путь познания, предвиденья, без выбора вариантов — какая скука!..»
«У совести выбор невелик, но будет, — пообещал Зот. — Жизнь — процессы, в ней нет статики, каждую секунду в клетках организма совершаются сложнейшие операции. Ты не вольна управлять сокращениями сердечной мышцы, но при тренировках научишься ускорять или замедлять пульс сердца. Разве этого мало?»
«Зот, открой мне третий глаз! Скорее! Я хочу видеть Павла, его улыбку! Задыхаюсь без пего! Где он? Что с ним? Ему грозит беда? Кто на катере? Он приедет на Шестаковский мост? Зот, открой мне третий глаз!»
И вдруг Даша увидела катер, плывущий по водной глади, она ощутила себя легкой, свободной, бесплотной, как солнечный зайчик. Невесомость Даша восприняла без удивления, восторженно, мысленно перескочила с берега на палубу, огляделась: слева по борту плыла песчаная коса, справа — крутой обрыв и ветла, склонившая ветви к воде. Мысль увидела разбегающиеся усы волн от носа катера, озабоченная поисками Павла, быстрехонько пробежала мимо рубки и оказалась рядом с мужчиной в кожанке, у которого были пышные усы и седенькая бородка. Возле седоусого стоял Павел Николаевич. Радостная Мысль скакнула Стрелецкому на плечо, ласково потерлась о тщательно выбритый подбородок, скользнула по лицу, уловила запах французского одеколона и, успокоенная, заглянула в любимые глаза, прямо в суженные зрачки.
Человек в кожанке, Тихон Ефимович, опершись на крашеные перила, в этот момент любовался новыми видами: силуэтами судовых мачт, крапов…
Мысль Даши приложила невидимую ладонь ко лбу Павла Николаевича и поняла, что у того жар. Мысль могла осмотреть организм Павла до самых потаенных глубин, пообщаться с подобными себе — его мыслями, рассмотреть затаенные намерения. Встревоженная, она спустилась на грудь Павла, под рубашку, прислушалась к биению сердца: бой был напряженный, но ритмичный — Стрелецкий просто волновался. Несколько успокоенная Мысль отвлеклась на появление Виктории Филипповны.
Кутаясь в мохеровый голубой палантин, наброшенный поверх плаща, Гончева шепотом приказывала мотористу вести катер к Шестаковскому мосту не прямо по руслу реки, а через протоки, мимо живописных островков, и если гость — проверяющий из министерства — пожелает, то причалить к одному из них, чтобы на островке сварить уху из карасей и попеть песни.
Настороженная Мысль перепрыгнула с груди Павла Николаевича на плечо московского гостя Тихона Ефимовича Фокина, посмотрела ему в глаза.
— Два хуторочка, значит, сгорели? — держась за полосу ограждения, Фокин обернулся к Павлу Николаевичу. — Почему не отдали дело в прокуратуру?
— Невыгодно, Тихон Ефимович, — честно признался Павел. — Дома-то щитосборные, старые, привезены еще с Абакана — Тайшета. Сами до всех тайн доберемся. Мы предложили идею, реализация которой сулит выгоду в миллиард рублей… А щитосборные домики — мелочь…
