-Хорошо. Раз так – пункт Б. О законах и праве. Ещё раз повторяю: Старик совершенно не собирается ни с кем обсуждать мелкие детали чужой биографии. От Старика никто и никогда ничего не услышит о слабостях, ошибках и личных недостатках характера соседей. Всё, что не должно касаться других, останется абсолютной тайной. Но! Как быть, если затевается нечто нехорошее. Допустим, Старик увидел глазами Редьки, как тот зарядил дробовик и кого-то поджидает в засаде в кустах. На полянке появляется Тихоня, мирно собирающий цветочки. Редька медленно поднимает ружьё, целится и… И тут Старик, безусловно, звонит Редьке и пытается отговорить его от нарушения закона Зоны. Отговорить, подчёркиваю, душеспасительная беседа - единственное, что Старик может сделать при таких обстоятельствах.
-Отговорить не получится. –мечтательно вздохнул бывший фермер. –Дробью в зад Тихоне? Да кто ж от такого откажется?
Я мстительно пихнул его локтем в бок.
-Действительно, отговорить от преступления не получилось. –Старик с ответным вздохом перешёл на голос Редьки. –Не дозвонился, КПК злодея Редьки был предусмотрительно отключён. Выстрел. Тихоня роняет цветочек, закатывает глазки и падает. Сию минуту о преступлении будет незамедлительно оповещена вся общественность Зоны. Обратите внимание: опять же в подобной ситуации я более ничего не могу сделать… Поразить злодея ударом молнии? Бред! Карать или миловать злодея за нарушение законов Зоны будете вы сами.
-А ведь в этом есть что-то привлекательное… -протянул я, начиная соображать. –Если только всё обстоит так, как ты говоришь.
-Поверь, исключительно так. Далее – пункт В. О морали и нравственности. Допустим, что Тихоня, в отличие от Редьки, формально не нарушал законов. Он никогда и никого не убивал – по крайней мере, лично. Не крал. Но он лгал и морочил головы, лицемерил и клеветничал, попрошайничал и мошенничал, тунеядствовал и захребетничал.
-Третье спасибо на сегодня! –благодарно сказал я. –Самое сердечное из всех. Никто кроме тебя не понял так глубоко моей гнусной сущности. Но ты забыл про алкоголизм, садизм, мародёрство, педофилию, зоофилию и некрофилию.
-Так вот, -невозмутимо продолжал Старик, - подобного типа вам вроде бы и покарать-то не за что. Законов Зоны не преступает, а что он аморальная фигура и отпетый мерзавец – так это ведь порицаемо, но ненаказуемо. В этом случае ему суждено жить и здравствовать до самой своей кончины. После каковой кончины – прошу внимания! - его неприглядная, уродливая, безобразная личность исчезнет вместе с бренным телом даже при том, что он в своё время проглатывал ампулу с контактным веществом. Переселять омерзительного аморала сюда, в Мозг Зоны, я никоим образом не намерен. Даже если его сунут в Шлюз. Ключ в рай даёт возможность открыть ворота снаружи, но не гарантирует, что их отворят изнутри.
Редьке вторично изменила сила ног и он опять плюхнулся на скрипучий ящик у плетня, причитая: -Матерь божья коровка! То есть ты, кроме всего прочего, берёшь на себя труд определять, кому сгинуть без следа, а кому просуществовать ещё два миллиона лет?!
-Редька, дорогой, -невероятно грустно произнёс Старик его голосом, -согласись, это не так уж трудно, ежесекундно получая отчёты о всех без исключения поступках человека.
Зона
Стена, дом Белоснежки
06 часов 30 минут 18 сентября 2047 г.
Белоснежка поставила на столик тарелку с отварёнными макаронами. Секундно задумалась, положила маленький кусочек масла таять на переплетении макарон. Повернула защёлки, распахнула окно. Тут же влетела совка (уж не вчерашняя ли?), на лету заглянула в тарелку, порхнула к полке и начала по-хозяйски устраиваться там на дневной сон
–Подруга, или друг, уж не знаю, как обращаться. –озадаченно сказала Белоснежка, -А ты уверена, что не ошиблась (или не ошибся) адресом? Птица перестала чистить пёрышки и всем видом выразила полное, системное и комплексное непонимание вопроса.
–То есть ты решила свить здесь гнездо?
«М-да, наконец-то дошло!» - было написано на круглоглазой физиономии совки. –«Ничего, будем дрессировать, станет сообразительнее.» Птица потопталась по полке, устроилась в углу, помигала и погрузилась в безмятежный сон.
–В самом деле, –заключила Белоснежка, –живи здесь, чем я хуже других?
Взяла вилку, придвинула тарелку и кружку с чаем, и, пробормотав: «Очень вредно читать за едой…», открыла толстый том тихониного сочинения.
24 августа 2007 г., 15.20.
–Четыре человека на «курорте» не приняли ампулы с контактным веществом. В том числе – ты. Почему?
Боров закряхтел, повернулся на стуле от стола, заваленного тетрадями с бухгалтерскими подсчётами и образцами товара. Снял очки(!), взглянул на меня.
–Чего поражаешься? –буркнул он. –Ну, надеваю стёкла, когда сижу за бумажками и когда народ не видит. Зрение стало не очень-то, вот и заказал из-за Стены. Не знал? Да что вы вообще знаете о Борове?
Я изумлённо воззрился на «хозяина Курорта». Внешне он выглядел как обычно: уверенный в себе полный мужик с мешками под слегка выкаченными глазами. Розовенькая девичья футболка с вышивкой «Pussy-Cat» обтягивает глобусное брюшко. Поверх неё – камуфлированная безрукавка с множеством карманов и кольчужной титановой подкладкой. Широкие синие спортивные штаны заправлены в носки, так что не видны искалеченные много лет назад аномалией ноги.
А, в самом деле, что о нём известно, кроме легенд? Якобы, был спекулянтом чуть ли не с детсадовского возраста, в гнилые годы горбачёвской «катастройки» приноровился торговать наркотой в институте, влип, бежал в Зону, стал здесь главным коммерсантом. Хитёр, сварлив. Расчётливый эксплуататор. Вот и всё.
–Всем ты хорош, Тихоня. –продолжал Боров. –Сообразительный, честный. Не трус, вроде. Не случайно со Стариком сдружился. Вот только наивный какой-то, незатейливый. И весь мир полагаешь таким же наивным и незатейливым, несмотря на то, что Зона должна была бы тебя обломать.
Мою попытку возразить Боров пресек движением левой руки, кисть которой как всегда была затянута в старую беспалую перчатку.
–Больше всего на свете ценю свободу. –задумчиво протянул он. –Зона дала её мне. А свобода – это выбор. Понимаешь, о чём речь? Мне не нужны два миллиона лет отсрочки взаперти вот здесь (он поскрёб ногтем по крышке ноутбука). Вот и выбираю другое: протяну уж не знаю, сколько там жизни судьбой отпущено, а потом раз – и нет Борова. Зато эти немногие отпущенные мне дни буду жить, как хочу, без Стариковского надзора за собой. Ну, уразумел, сынок?
