он не услышал. Наверно, звонит Шауль. Наверно, спрашивает о нем. Или о Баснере.
Он услышал шаги, Лена вошла и положила телефон на стол. Он сразу понял: что-то произошло. Баснер явился к Шаулю с претензиями?
Лена молча забрала со стола чашки, долила чайник, дождалась, пока вода закипит, налила заварки, положила по две ложки коричневого сахара, по дольке лимона, делала все медленно, стоя к Купревичу спиной. Поставила чашки на стол, села напротив, протянула ему руку, он протянул свою, пальцы сцепились, волна взаимного доверия пробежала между ним и Леной, и только после этого она сказала:
– Только что из Москвы прилетел Иосиф Лерман. Он позвонил Шаулю из аэропорта, удивленный, почему его никто не встретил. Утверждает, что с этого номера – номера Шауля, – ему звонил мужчина и сообщил о смерти Ады. Он двое суток не мог вылететь и не мог дозвониться ни до Ады, ни до других знакомых в Израиле…
– Угу, – сказал Купревич, догадываясь, почему Лена тянет фразу, как нескончаемую пряжу. – Лерман – муж Ады, прилетевший на похороны из Москвы.
Лена посмотрела на Купревича безумным взглядом и кивнула.
* * *
Утренние пробки успели рассосаться, и до Бен-Гуриона они доехали быстро, Лена вела машину аккуратно, Купревич, сидевший рядом, невольно любовался ее точными движениями. Говорить не хотелось. Хотелось зарыться в норку, сунуть голову в песок, спрятаться в берлогу, никого не видеть, ничего не слышать, Он понимал, конечно, что проблема от этого не исчезнет, а обострится и в конце концов станет нерешаемой, но думать рационально, как привык, он сейчас не мог, не получалось. Лена бросала на него взгляд в зеркальце, смотрела искоса, понимала его состояние, но хотела все-таки знать. Знать хотя бы, как себя вести.
Когда из переплетения улиц и соцветий светофоров машина спустилась на Аялон и заняла прочное место во втором ряду, Купревич все-таки заговорил, собрав остатки самообладания и не желая выглядеть перед Леной перепуганным хлюпиком, каким казался сейчас самому себе.
– С Йосиком мы учились вместе. – Длинные предложения не складывались, коротких фраз он не любил, считая их обрубками речи, но сейчас не мог сложить ни одной нормально составленной фразы. – Знакомы с детского сада. Когда мы с Адой уехали, он остался в Москве. Окончил физтех, тот, знаменитый. Занимался квантовой физикой. Как и я, в последние годы увлекся многомирием. Мы пару раз говорили по скайпу.
– Он был знаком с Адой? – спросила Лена. Физтех, квантовая физика, беседы по скайпу ее не интересовали. Его, впрочем, тоже, он просто не хотел думать о том, о чем должен был думать сейчас в первую очередь.
– Где? – спросил он прежде, чем осознал бессмысленность вопроса.
Лена коснулась рукой его локтя и пожала – так же аккуратно, как вела машину.
– Там, – сказала она. – В вашей реальности.
Похоже, она если не примирилась с существованием склеенного мира, то приняла к сведению.
Ему не хотелось вспоминать, но он, конечно, помнил.
– Я их познакомил. В тот же день, когда познакомился сам. Ада ему не понравилась. Он мне говорил. Несколько раз. Даже в день нашей свадьбы. Он считал, что Ада мне не пара. Физик и актриса. Лед и пламень.
– Он влюбился сразу, – сказала Лена. – Вы не поняли? Мужчины редко понимают очевидное. Он хотел Аду, а женились на ней вы. Там.
Купревич наконец согласился с очевидным.
– Когда мир разветвился, – сказал он, – на Аде женился Иосиф.
Действительно. А он? Уехал в Америку один? Они переписывались? Он позволил Аде выйти за Йосика? Ада ему не пара. Физик и актриса. Лед и пламень.
– Значит, – сказала Лена, – все опять завязывается на тот самый день, когда вы с Адой познакомились. В тот же день она познакомилась с вашим другом, а еще с Баснером, Шаулем и…
Лена не договорила, свернула с Аялона на шоссе, ведущее к аэропорту.
– И еще бог знает с кем, – закончил Купревич.
– И если ваша теория верна, то в множестве реальностей Ада вышла за каждого из тех, с кем познакомилась. И теперь, если, опять-таки, верна ваша теория, когда Ада в этих реальностях умерла, все они склеились. Сколько? Четыре – наверняка, да? А если десять? Сто?
– Нет, нет! – запротестовал Купревич. – Надеюсь, четыре – предел. То есть…
– Если бы было больше, – закончился Лена, притормаживая у пункта контроля, – то остальные мужья, скорее всего, уже объявились бы, верно?.. Приготовьте паспорт, пожалуйста.
Шлагбаум перегородил дорогу, в кабину заглянул со стороны водителя молодой улыбающийся парень в бронежилете. Что-то спросил у Лены на иврите, она ответила, кивнула в сторону Купревича, он начал вытаскивать паспорт из бокового кармана, но охранник, окинув его внимательным взглядом, кивнул, шлагбаум поднялся, и они въехали на широкое шоссе, далеко впереди появился комплекс аэропортовских сооружений.
– Вы уже решили, что скажете вашему…
Какое слово она хотела выбрать? Знакомому? Другу? Сопернику?
– Надеюсь, – пробормотал Купревич, глядя в окно, – мы хотя бы узнаем друг друга.
Вообще-то он надеялся, что они друг друга не узнают. И говорить им будет не о чем.
Лена не расслышала, но переспрашивать не стала. Машина въехала на стоянку, и несколько минут спустя они вошли в огромный зал прилета. Купревич был здесь вчера, но смотрел вокруг, будто оказался впервые. Ему было знакомо это ощущение: приезжаешь в новый для тебя город, гуляешь по улицам, а когда выходишь второй раз, все уже вроде бы знакомое воспринимается заново, и в памяти закрепляется второе впечатление, а первое или исчезает, или вспоминается как нечто особое, с реальностью не связанное. Будто из другой ветви. Эффект сугубо психологический, но человек, знакомый с идеями многомирия, уже и обычные психологические выверты сознания воспринимает иначе, через призму своих знаний.
– Как мы его найдем? – спросила Лена. – Может, дать объявление по громкой связи? Попросим в информации. Или написать табличку с именем? Правда, у меня нет бумаги.
Но Купревич уже выделил среди прогуливавшихся по залу мужчин Иосифа Лермана, высокого, с крючковатым носом и распатланной седоватой шевелюрой. Лерман стоял посреди зала, рассматривая входивших, но смотрел не на ту дверь, через которую вошли Купревич с Леной. Он взял Лену за локоть.
– Вон тот, с длинными волосами и зеленым чемоданом на колесиках. Странное ощущение. Будто он и не он. С Йосей мы разговаривали
