Впервые услышав эту историю, Джимми пришел в бешенство. То были его бешеные дни. Дни, когда он вел себя как дурак, если дело касалось Орикс.
– Ты не понимаешь, – сказала Орикс. Она все ела пиццу в постели, запивала ее колой и заедала картошкой фри. Она уже доела грибы и приступила к артишокам. Тесто она никогда не ела. Говорила, что чувствует себя очень богатой, если может позволить себе выбросить еду. – Так многие поступали. Такой был обычай.
– Идиотский обычай, – сказал Джимми. Он сидел в кресле у кровати и смотрел, как она розовым кошачьим язычком облизывает пальцы.
– Джимми, ты плохой, не ругайся. Хочешь пепперони? Ты говорил, чтобы не клали, а они все равно положили. Наверное, не расслышали.
– Идиотский – это не ругательство. Это красочное описание.
– Все равно, по-моему, не надо так говорить. – Теперь она ела анчоусы – она всегда оставляла их на потом.
– Я б его убил.
– Кого? Хочешь колу? Я одна все не выпью.
– Того человека, про которого ты рассказывала.
– А ты бы, Джимми, предпочел, чтобы мы все от голода умерли? – Орикс рассмеялась своим тихим журчащим смехом. Этого смеха Джимми боялся больше всего – этот смех скрывал веселое презрение. От него по коже бегали мурашки: холодный ветер на озере под луной.
Разумеется, его ярость выплескивалась на Коростеля. Джимми ломал мебель: то были дни ломки мебели. Вот что сказал Коростель:
– Джимми, смотри на вещи реалистичнее. Неограниченно растущая популяция не может существовать, потребляя минимальное количество пищи. Homo sapiens явно не способен отрезать себе снабжение. Человек – один из немногих видов, который при сокращении ресурсов не ограничивает размножение. Другими словами, и дело именно в этом – чем меньше мы едим, тем больше ебемся.
– И как ты это объяснишь? – спросил Джимми.
– Воображение, – ответил Коростель. – Люди воображают собственную смерть, чувствуют ее приближение, и одна мысль о ее неизбежности становится афродизиаком. Собаки или кролики ведут себя иначе. Или птицы, к примеру, – в неурожайные годы откладывают меньше яиц или вообще не спариваются. Всю энергию тратят на то, чтоб остаться в живых и дождаться более благоприятных времен. А человек надеется оставить свою душу в ком-то другом, в новой версии себя, и жить вечно.
– Значит, мы обречены, потому что надеемся?
– Можно называть это надеждой. А можно отчаянием.
– Но без надежды мы тоже обречены, – сказал Джимми.
– Только как отдельные особи, – бодро заметил Коростель.
– Вот ведь жопа.
– Джимми, когда ты повзрослеешь?
Это Джимми уже слышал, и не только от Коростеля.
Человек с наручными часами оставался в деревне на ночь вместе со слугами и винтовками, ел, а затем пил с деревенскими мужчинами. Он целыми пачками раздавал сигареты, золотые и серебряные пачки, еще в целлофановой обертке. Утром он осматривал детей и задавал вопросы – не болеют ли, послушны ли? Еще проверял их зубы. У детей должны быть хорошие зубы, говорил он, потому что им придется много улыбаться. Затем он выбирал, отдавал деньги и прощался, а деревенские вежливо кивали и кланялись. Обычно он забирал трех или четырех детей; если больше, он бы не справился. И это означало, что он выберет лучших. То же самое он делал и в остальных деревнях на своей территории. Все знали, что у него хороший вкус и здравые суждения.
Наверное, очень плохо, если тебя не выбрали, говорила Орикс. Отбракованным детям жилось хуже, они теряли свою ценность, их меньше кормили. Но ее выбрали первой.
Иногда матери плакали, и дети тоже плакали, но матери говорили детям, что те поступают хорошо, помогают своим семьям, пускай идут с этим мужчиной и делают все, что он говорит. Матери говорили, что дети немного поработают в городе, все станет чуть лучше, и дети смогут вернуться. (Дети никогда не возвращались.)
Все всё понимали и прощали, если и не смирялись. Но когда мужчина уходил, матери, продавшие детей, были опустошены и печальны. Словно то, что они сделали сами (никто не заставлял их, никто не угрожал), случилось против их воли. И словно их обманули, словно цена была слишком низкая. Почему они не потребовали больше? И все-таки, убеждали себя матери, у них не было выбора.
Мать Орикс одновременно продала двух детей – не только потому, что нуждалась. Она решила, что они двое друг друга поддержат. Вторым ребенком был мальчик, на год старше Орикс. Мальчиков покупали реже, чем девочек, но платили за них столько же.
(Орикс восприняла эту двойную продажу как свидетельство материнской любви. У Орикс не было картинок этой любви. Не было историй. Она скорее верила в нее, чем помнила.)
Человек сказал, что делает матери Орикс большое одолжение, покупая ее сына, потому что с мальчиками больше проблем, они не слушаются и чаще убегают, а кто заплатит ему за неприятности? К тому же этот мальчик непослушный, с первого взгляда понятно, а еще у него почернел один передний зуб, отчего он смахивает на преступника. Но он знает, как ей нужны деньги, и потому проявит щедрость и избавит ее от бремени – этого мальчишки.
Орикс сказала, что не помнит, как они добирались в город, но некоторые вещи помнит. Будто картинки на стене, на белой штукатурке. Будто заглядываешь в чужие окна. Похоже на сон.
Человек с часами сказал, что его зовут Дядя Эн и все они должны называть его именно так, иначе у них будут большие неприятности.
– Эн как имя, или Н как инициал? – спросил Джимми.
– Не знаю, – ответила Орикс.
– Ты видела, как оно пишется?
– В нашей деревне читать никто не умел, – сказала Орикс. – Джимми, открой рот. Я тебе отдаю последний кусочек.
Снежный человек вспоминает и почти ощущает вкус. Пицца, потом пальцы Орикс во рту.
А потом банка с колой покатилась по полу. А потом была радость, радость, хваткой удава сдавившая тело.
О ворованные тайные пикники. О восторг. О ясная память, о чистая боль. О бесконечная ночь.
Этот человек, продолжала Орикс в ту ночь (или в другую), – этот человек сказал, что с сегодняшнего дня будет им дядей. Теперь, когда деревня скрылась из виду, он улыбался гораздо меньше. Надо идти очень быстро, сказал он, леса вокруг кишат дикими зверями с красными глазами и большими острыми зубами, и если дети убегут в лес или будут идти медленно, звери придут и разорвут их на части. Орикс очень испугалась и хотела взять брата за руку, но у нее не было такой возможности.
– Это были тигры? – спросил Джимми.
Орикс покачала головой. Не тигры.
– А кто? – спросил Джимми. Он думал, таким образом получит подсказку, привязку к месту. Проверит ареалы обитания – может, получится.
