— Чеши-чеши! — сказал Нетудыхин, по-прежнему угрожая дрючком. — Чихал я на твои запугивания! Ишь, блядь, подельничик нашелся: дурдомом стращает, мразь паскудная! Не на того напал!
Отойдя так, задом, метров на десять, Сатана повернулся к Нетудыхину спиной и медленно стал удаляться в сторону рощи. Он, казалось, еще о чем-то раздумывал.
Нетудыхин стоял, держа сушняк в руках, и смотрел вослед удалявшемуся Сатане. Неожиданно он вспомнил о деньгах, оставленных ему Нечистым.
— Эй, — позвал он, — погоди! А с деньгами-то, что делать? И тут, над озерной гладью воды, покатился истерический хохот:
— Ха-ха-ха-ха-ха! — смеялся Сатана. — Олух! Дурак! Ха-ха-ха-ха-ха! В жизни не видал таких олухов! Да их давно уже там нету! Я бездарям деньги не плачу! Ха-ха-ха-ха-ха!
От этого хохота Нетудыхину как-то стало не по себе. По спине его прошел холодок. Он отбросил сушняк в сторону и трижды перекрестил Сатану в спину.
И вдруг он увидел, как тот, еще не дойдя до леса, болезненно задергался в конвульсивных движениях эпилептика и стал растворяться в пространстве. Исчезая, он медленно возносился над рощей. Картина была поразительной и продолжалась недолго. Как в замедленной киносъемке. Наконец, фигура Сатаны исчезла совсем, и над рощей повисло от нее лишь небольшое облако.
Нетудыхин перекрестился. Впервые в жизни крест этот был им положен на себя со всей искренностью. И он сказал:
— Господи, избавь меня от этого негодяя! Зачем ты меня искушаешь? — И посмотрел на небо.
В ушах его продолжал еще звучать хохот Сатаны. Поднимался ветер. Со стороны рощи потянуло устойчивым запахом серы. Озерная гладь разрушилась и пошла волна. Пора было домой.
Не спеша он собрал инструмент, увязал его, поклал в рюкзак коробку с пчелиной детвой. Еще раздумывал, брать или нет, сатанинская ведь. Стал вытаскивать свой садок. Что-то он показался ему совсем легким. Точно, пустой: рыбы нет. Угол садка был выгрызен, и рыба ушла в образовавшийся проход. Нетудыхин даже опешил от такой неожиданности.
Первое, что пришло ему в голову, была мысль об ондатре. Это она, ондатра, распотрошила и выпустила рыбу, пока они тут препирались с Сатаной. Но он не раз рыбалил на этом месте, и ничего подобного с ним никогда не происходило. "Ах ты, сволочь! — сообразил он, наконец. — Ах ты, мелкая душонка! Захаровна же и Кузьма ждут рыбу. Чтоб тебе ни дна ни покрышки!" Он был уверен, что это проделка Нечистого.
На трассе ему пришлось долго околевать под разбушевавшимся ветром, пока его не подобрал попутный автобус.
В городе, по дороге домой, он заскочил на рынок и купил десятка полтора разнокалиберных карасей. Ему не хотелось огорчать хозяйку.
Сдав рыбу довольной Захаровне, Тимофей Сергеевич поспешил к себе в комнату и, переодевшись, полез в книжный шкаф проверить, в самом ли деле деньги изъяты. К его удивлению и вопреки заверениям Сатаны, деньги оказались на месте. Они целехонькими лежали за толстенным томом Библии. Это Нетудыхина насторожило. Что-то здесь было не так. Произошла какая-то неувязочка. А ведь Нетудыхин полагал, что его тяжба с Сатаной последней встречей была исчерпана. Но, как оказалось потом, это была только присказка. Сказка его ждала еще впереди…
Глава 9
Перед надвигающимся Злом
Поздно ночью, уже в постели, поостыв от стычки с Сатаной, Нетудыхин думал над тем, чем могут обернуться для него угрозы Сатаны. Там, на озере, в момент столкновения, они, эти угрозы, представлялись ему не больше, чем блефом. Собственная горячность и взвинченность ситуации мешали ему здраво оценить обстановку. Но теперь, обмозговывая все детали разговора, Тимофей Сергеевич понял, что его самоуверенность в своей безопасности была завышенной. Ведь он имел дело не с каким-нибудь там человеком-самодуром, а с Хозяином нечистой силы, возможности которого по части злодеяний были для него темны и потому угрожающе неопределенны. Слишком долго ему везло в жизни. Слишком безмятежны были два последних ее года. А такое везение его судьбе несвойственно. В этом он был почему-то внутренне убежден.
Вспомнилась угроза Сатаны лишить Тимофея Сергеевича работы. Но что значило для Нетудыхина потерять работу в школе? Снова идти куда-нибудь пахать грузчиком или кочегаром? Хотя для Нетудыхина работа учителем не была идеальным вариантом, все же за то время, которое он проработал в школе, он душевно прирос к ней. Школа стала частью его жизни. И сама мысль лишиться этого невольного, но привычно необходимого трудового ярма страшила Тимофея Сергеевича. Потом это был все же источник его существования, который обеспечивал ему пусть и минимальный, но постоянный и гарантированный кусок хлеба. Теперь этого минимума грозились его лишить.
Нетудыхин стал обдумывать свое положение в школе. К его удивлению, с какой стороны он не заходил, пытаясь оценить себя как можно объективней, все представлялось ему в полном ажуре.
За что вообще можно уволить учителя? За некомпетентность, несоответствие занимаемой должности. В случае с Нетудыхиным это исключалось начисто. Дело свое Тимофей Сергеевич знал основательно, может быть, даже больше, чем это требовалось знать обыкновенному учителю-словеснику. И детвора к нему относилась нормально, чувствуя в нем не только учителя, но и человека, близкого к ней по духу и способного ее понять. Правда, в самом педколлективе некоторые учителя считали его несколько заносчивым, даже немного снобом, чего, кстати, на самом деле, не было совершенно. Скорее всего, думали они о нем так потому, что Тимофей Сергеевич имел неприятную привычку глупость называть глупостью и при этом вежливо улыбаться…
Следующим основанием для увольнения могли быть прогулы или постоянные опоздания на работу. Прогулов у Нетудыхина не было. А вот явки на занятия не вовремя иногда случались. Особенно, если Тимофей Сергеевич засиживался у себя за столом до глубокой ночи. На следующий день он являлся в школу в самый притык, когда уже собственно раздавался звонок на урок. И как-то так ему это все сходило. Теперь Нетудыхин дал слово не позволять себе больше таких вольностей. Мало ли как можно будет потом использовать эти мелкие огрехи в предполагаемой конфликтной ситуации.
Наконец, существовали еще два исключительных варианта, по которым учителя могли запросто выставить со школы: это рукоприкладство и явка на работу в нетрезвом состоянии. Ни то ни другое Нетудыхин себе не позволял. Во-первых, потому, что его отношения с детьми строились на принципе доверия и уважения. Во-вторых, он сам, за свою жизнь, снес столько затрещин, что они вызывали в нем всегда чувство протеста и возмущения. В отношении же выпивки, как всякий русский мужик, он не был трезвенником. Но обычно знал время и место для таких потреблений. Впрочем, памятуя сцену, с которой я начал роман, надо сказать правду: во время отпуска, где-нибудь на лоне природы, мог Нетудыхин однако и перебрать. Дурная традиция непомерного потребления спиртного иногда сказывалась и в нем.
