Ознакомительная версия.
Но Альфред Шаг был не хуже и лучше любого из нас.
Быть может… но это совсем уж сумасшедшая гипотеза. Быть может, шаги поняли, что мы собой представляем, и на примере Альфреда показали, как следует поступать с разумом такого типа?
Да, общий их облик нам удалось установить. Да, они оказались на удивление человекообразны – на уровне обезьян, лемуров, или… "зелёных человечков". Хотя черты лица так и остались невыясненными.
И тогда было принято решение: создать своих шагов. То есть биологических существ, способных, возможно наиболее комфортно, существовать в кошмарных условиях планеты. Тем более что мы её более-менее изучили. А создать существо, для которого среда обитания была бы столь же пригодна, как для белого медведя – полярные льды, проблем не возникало.
Мы сделали всё, что могли: наши шаги могли питаться местной флорой и местной фауной – весьма скудной, надо сказать, – сносно чувствовали себя в диапазоне планетных температур, неплохо ориентировались в планетной мути атмосферы.
Мы даже снабдили их зачатками разума – ничего особенного, такими обладают на Земле собаки и обезьяны. Это должно помочь им выжить.
А потом… а потом совершилось предательство. Я, лично я, отвёл шагов на максимально возможное расстояние, на которое позволял трос, приказал им оставаться на месте, а сам бегом – и стараясь не думать об оставленных – вернулся на десантный бот.
И сразу же приказал стартовать.
На что мы надеялись? Может быть, и ни на что. Но это была последняя идея, которую мы смогли осуществить: создать существ по своему образу и подобию – и оставить вместо себя. Если уж обитатели планеты не хотят общаться с нами, может, не станут игнорировать наши создания? Ведь ни с приборами, ни с техникой, ни с подопытными животными ничего не случалось: мы оставляли их во временных вольерах, а потом забирали и исследовали, не обнаруживая ни малейших изменений ни во внешнем облике, ни во внутреннем, ни в поведении.
Может быть, наши создания помогут нам с шагами лучше понять друг друга?
Мы улетели. И, глядя в иллюминатор на удаляющийся в просторы космоса мутный диск, я подумал: "Теперь, когда я улетаю, лишь одна мысль беспокоит меня: не сделали ли то же, что сделали мы, и все остальные существа, когда-либо посещавшие эту планету?"
Хотелось есть. Сэн зачерпнул с обочины дороги горсть почвы и поднёс ко рту. На мгновение задержал руку у полуоткрытого изголодавшегося рта, жаждущего впиться в еду, и со вздохом отбросил грунт в сторону.
Есть незнакомую почву не хотелось: он всё же слишком далеко отошёл от дома. И хотя никаких внешних перемен в окружающем не наблюдалось: те же серые холмы, серые равнины, серое-серое небо и серое солнце, Сэн помнил слова матери о том, что внешность может быть обманчива.
Сэн сбросил с плеч котомку. Она была пуста, но оставалась нетронутой. Сэн не хотел прикасаться к ней, он предпочел бы сохранить её как память о доме, но есть хотелось всё больше.
Со вздохом оторвав правый угол, Сэн скатал его в тугой комочек и отправил в рот. Прожевал, подумал, оторвал и левый.
Затем залепил образовавшиеся прорехи пальцами, огладив края. Так получилось ещё красивее, чем раньше, когда углы торчали.
"Не слепить ли новую? – задумался Сэн. – А эту съесть?" Но мысль была лукавой изначально: необходимости в новой котомке было столько же, сколько и в старой: класть в неё всё равно нечего. Да и ни к чему забивать котомку тем, что можно взять где угодно. Так или иначе, а ему придётся питаться подножным кормом до тех пор, пока не встретит людей, пожелающих разделить с ним трапезу.
Сэн вспомнил, как мать навязывала ему котомку. Он взял её исключительно как память о родных местах, да ещё потому, что в голову почему-то запали слова матери о неизвестности незнакомых мест. Но взятые из дома продукты рано или поздно должны были закончиться. И это несмотря на то, что он, пока шёл через соседние деревни, котомки не трогал, а заходил обедать и ужинать к родственникам.
Уж очень далеко он зашёл.
Теперь, пока он не войдёт в любую деревню, придётся питаться тем, что находится повсюду.
"Но съедобно ли оно?" – подумал Сэн, и усмехнулся: до сих пор таких вопросов не возникало. Несъедобный мир встречается только в сказках…
Но в сказках встречалось и многое другое, например, голубое небо, зелёная трава, жёлтое солнце…
Впрочем, проверить съедобность и несъедобность окружающего очень легко: достаточно попробовать.
Подумав так, Сэн понял, что не наелся. Но зачерпывать горсть почвы не решился: мешала мысль об удалённости от дома. А вдруг она уже стала несъедобная?
Вместо этого Сэн сделал несколько шагов в сторону от дороги, отломил веточку от невысокого кустика и зажевал.
Вкус у веточки был точно такой же, как и у любой другой пищи, как и у всего окружающего. То есть никакого вкуса. Но она насыщала, а это главное.
Сэн съел несколько веток, подумал, погрузил пальцы в грунт под кустом и бросил в рот небольшую горсточку. Никаких изменений.
Сэн задумался. Местность не менялась на всём протяжении пути. Может, правы те, которые утверждали, что он уходит напрасно: везде одно и то же? Есть ли она, разноцветная страна, или осталась в старых сказках?
Почему всё одинаковое? – этот вопрос он начал задавать ещё маленьким.
А какое оно может быть? – удивлялись окружающие. – Так заведено испокон веков, так было, так есть и так будет.
Не нами создан этот порядок, не нам его и изменять, – добавляли другие.
Что тебя не устраивает? – спрашивали третьи.
Не знаю, – отвечал он.
Всюду одно и то же, – говорили четвёртые.
Я хочу убедиться в этом сам! – заявлял он.
И потому он, на протяжении нескольких лет, отправлялся по тропинкам, ведущим из родной деревни в разные стороны. Но всегда возвращался. До сегодняшнего дня.
Сначала он посетил соседние деревни, проведал ближайших соседей и родственников, которые жили там. Но и они не могли сказать ему, что находится дальше.
Зачем куда-то идти? – говорили дальние родственники и знакомые, когда он рассказывал о желании пойти далеко-далеко и посмотреть: как там?
И лишь один старый дедушка, которому он приходился каким-то очень дальним родственником, не то пра-правнучатым двоюродным племянником, не то ещё кем-то, рассказывал ему сказки.
И эти сказки ещё больше манили Сэна в дальние края.
Но это были непонятные сказки: они рассказывали о голубом небе, красном солнце, зелёной траве, жёлтых полях спелой пшеницы.
Голубое, жёлтое, красное, зелёное – это звучало для него впустую, потому что он никогда не видел ничего подобного. Ни он, ни один из ближайших соседей и родственников. И не потому, что те были слепыми от рождения, или, скажем, дальтониками, не различающими цветов, а просто таков был мир: всё окружающее, в том числе и они сами, всегда были одного и того же, постоянно серого цвета.
Ознакомительная версия.
